Портрет

Фея сидела на подоконнике и задумчиво смотрела на дождь. Хрустальный шар обещал сегодня хорошую погоду, и на ней было легкое летнее платьице и сандалии. За ее спиной художник заваривал чай.
Художник был молод, и это удивляло. Ведь только к принцессам и принцам феи приходят при рождении, всех остальных они навещают, когда человек становится настоящим мастером своего дела. Фея вздохнула и отвернулась от окна. Да, он был мастером. В этом она уже убедилась. Достаточно было побывать в его мастерской и увидеть его за работой. Он не писал картины. Он их творил. Просто поразительно, что полотна не оживали.
— Тебе с мятой или без? — спросил художник.
— С мятой. Спасибо, — ответила фея.
Художник отщипнул веточку от висящего на стене букета специй, растер один листок длинными, тонкими пальцами, поднес к носу и глубоко вдохнул запах. Потом кивнул, довольный, и положил мяту в чайник.
Фея пересела за стол. Ей нужно было решить, какой дар преподнести мастеру, но ничего не приходило в голову. Он уже был добр, умен, известен, и денег у него было ровно столько, чтобы не беспокоится о них. Можно было, конечно, женить его на принцессе, да и принцесса подходящая была, вот только фея точно знала, что такие люди, как этот художник, сами находят своих принцесс.
— Послушай-ка, Жан, — сказала она, отпивая из кружки. — Ты уже год сидишь в своей мастерской. Неужели тебе не хочется посмотреть мир?
— Конечно, хочется, — ответил художник. — Как только закончится дождь, я отправлюсь в путешествие. Буду ходить по городам и деревням и писать людей, которых встречу. Красивых и уродливых, счастливых и грустных, молодых и старых. Я оставлю здесь все, даже свое имя, и пойду налегке, как бродячий художник.
— Как же ты назовешь себя?
— Новое имя мне даст дорога.
Фея заглянула в его глаза и сказала:
— Я выбрала подарок для тебя, Жан. Ты получишь его, когда обретешь новое имя. Броди по миру, рисуй людей. В каждом новом месте, где ты остановишься, ты сможешь написать один волшебный портрет. Конечно, кроме него будут и другие, обыкновенные. Но тот, кого ты выберешь для волшебного, будет счастлив: все ошибки из его прошлого исправятся, а его будущая жизнь станет правильной. Она не будет легкой или богатой, зато будет именно той, что ему подойдет. Я знаю, этот дар — большая ответственность, но уверена, что ты справишься. А если устанешь от него, просто выбери место, где тебе захочется жить, и оставайся там. Мой дар будет с тобой, только пока ты в дороге.
Едва закончился дождь, художник и фея вышли за порог мастерской. Стояла удивительная свежесть, какая бывает только после летнего ливня. Фея поежилась в своем легком платьице.
— Возьми мою рубашку, — сказал художник и набросил ее фее на плечи.
— А как же ты? — удивилась фея.
— Тому, кто ищет новое имя, не очень-то нужна старая рубашка.
И художник пошлепал по лужам прочь. Фея провожала его взглядом, пока он не скрылся за поворотом. А потом она вспомнила о других делах.
Художник долго шел, никого не встречая в пути. Он чувствовал себя легким, как воздушный шарик, и совершенно счастливым. Художник уже успел порядком отойти от города, и теперь шел вдоль леса. Вдруг из-под деревьев выскочили двое мальчишек с велосипедами и понеслись мимо него. Они обдали его брызгами из луж и, по чистой случайности, толкнули в бок. Художник потерял равновесие и плюхнулся на обочину. Мальчишки остановились в отдалении и оглянулись. Мокрый художник сидел на траве и хохотал. Тогда мальчишки снова оседлали своих ржавых коней и закричали, исчезая:
— Бродяга! Бродяга — мокрые штаны!
«Ну что ж, — подумал художник, — бродяга и есть. Пусть это и будет моим именем». Он поднялся, отряхнул со штанов песок, и пошел дальше.

Первый год промчался незаметно. Художник бродил по свету и рисовал людей, как и хотел. Вглядываясь в них, перенося на холст их черты, он все больше узнавал о них, все больше понимал. И с каждым разом все дольше выбирал, чей же будет тот самый волшебный портрет. Увы, ему не удалось остаться безвестным. Слава о нем бежала далеко впереди него самого, и каждый человек в каждом доме мечтал, что увидит на счастливом портрете свое лицо.
Ненастным летним днем Бродяга пришел в маленькую захолустную деревню. Сюда еще не добрался городской шум и блеск, и в каждом доме привечали домового, а в реке, по слухам, жила настоящая русалка. Моросил дождь, и Бродяга спрятался под козырьком ближайшего дома. Дверь тут же открылась. На пороге стояла девушка в белом фартуке поверх платья.
— Не стойте на холоде, проходите в дом. — сказала она.
Девушку звали Роза. Она напоила его чаем со свежими булочками, приготовила для него комнату и вернулась в кухню, к отцу и матери. Художник очень устал с дороги и сразу лег спать. Уже засыпая, он услышал, как шептались за дверью хозяева:
— Это точно он. Может, если ему у нас понравится, он нарисует кого-нибудь из нас?..
Художник вздохнул, перевернулся на другой бок и заснул.

Деревенское утро было прекрасно, особенно для того, кто выспался и вкусно позавтракал. Мешали только любопытные глаза, повсюду следившие за художником. Взрослые были с ним вежливы и приветливы, а дети ходили по пятам. Все ждали, когда же он достанет краски и кисти. Но Бродяга не торопился. В деревеньке не было гостиницы, а жить в чьем-то доме художнику не хотелось, чтобы не чувствовать себя кому-то обязанным. Поэтому первым делом он расспросил жителей, нет ли где пригодного для жилья домишки.
— Домишко-то есть, — отвечали люди. — Да вот только жить тебе там вряд ли захочется. Видишь, во-он там, у самого конца деревни, стоят два дома, один против другого. В сером доме с покосившимися стенами живет старик Абнер, колдун. К нему лучше близко не подходить. Он постоянно ворчит, плохо пахнет, и наводит порчу одним взглядом. Пустой дом — тот, с красной крышей. Как раз напротив абнеровского.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Художник пожал плечами. Домик стоял на отшибе, и ему это нравилось. А страх перед колдуном, возможно, отвадит ненужных посетителей и даст возможность спокойно подумать. Он поднял на плечо рюкзак и отправился к домику с красной крышей.
Старик Абнер сидел на крыльце и курил длинную трубку. В его запущенном саду паслась большая белая коза, а из-за дома доносилось кудахтанье кур. При виде нового соседа он поморщился, сплюнул и ушел в дом.
Художник стал устраиваться на новом месте. Там нашлась старая, еще крепкая кровать, правда, без матраса, трехногий стол и дровяная плита. В углу у двери стояла почти лысая, оплетенная паутиной метла. Бродяга поглядел на нее, потом вышел в сад, нарвал свежих прутьев и вымел из дома все, что считал лишним. Он растопил плиту, чтобы выгнать прочь сырость, затем вернулся в сад и принялся собирать букет из всего, что попадалось под руку.
Художник так увлекся, что не замечал ничего вокруг, и когда сзади кто-то презрительно фыркнул, аж подпрыгнул.
На дороге между двумя домами стоял Абнер и неприязненно смотрел на художника.
— Дурень, это болиголов. Давай, нарви побольше, чтобы уж точно голова разболелась. И у кровати поставь.
Художник озадаченно посмотрел на букет.
— А я думал, болиголов не цветет. И растет только на болоте.
Абнер язвительно рассмеялся:
— Думал он! А там, по-твоему, что? — он махнул своей палкой вдоль дороги. — Болото и есть. Учиться надо было, а не картинки малевать. Ума-то нет…
Он сплюнул и поковылял к себе. Художник с сожалением отложил букет.
— Эй, привет!
Этот голос был намного приятнее абнеровского. В сад, смущенно потупив глаза, вошла Роза. В руках она держала большую корзину, прикрытую вышитой салфеткой.
— Я подумала, ты будешь устраиваться, и тебе будет не до готовки… Вот, — девушка покраснела и протянула корзину художнику.
В ней оказался глиняный горшочек с горячим супом и пироги. Художник чуть помедлил, потом взял корзину и весело сказал:
— Спасибо, я и впрямь забыл о еде. Зато о хорошем чае я помню всегда. Ты ведь составишь мне компанию? Угощение за угощение — идет?
Розе ничего не оставалось, как согласиться.
Роза была первой в длинной веренице гостей, потянувшихся к дому Бродяги. Ничуть не опасаясь старого колдуна, они приходили с подарками, угощениями, просто добрыми словами. Шли в тайне друг от друга, и, столкнувшись на дороге, очень смущались и делали вид, что идут совсем по другому делу и вовсе не туда.
Художник не брал подарков, щедро угощал тех, кто приходил угостить его, отмахивался от лести, а на доброту отвечал добротой. Он никого не выделял, никому не подавал надежды. Правда, люди шептались, что из всех девушек он чаще всего разговаривает с Розой. Но ее жених, здешний кузнец, быстро положил конец и шепотам, и самим разговорам. Он, конечно, желал невесте счастья, но был уверен, что для этого ей достаточно просто выйти за него замуж. Тем более, если художник нарисует самого кузнеца.
В обществе Бродяги люди старались вести себя наилучшим образом. Они с необычайным рвением делали свою работу, тщательно следили, чтобы одежда была чистой, а дом — аккуратным. Даже распоследние лентяи принялись чинить заборы и приводить в порядок дворы — ведь не станет же художник рисовать неряху и плохого хозяина?
Деревенские мальчишки старались шалить так, чтобы Бродяга не видел, но получалось у них не очень.
Как-то вечером художник отправился прогуляться. Впереди на дороге ковылял Абнер, возвращающийся из лавки. Он оглядывался по сторонам, то и дело презрительно фыркая. На свою беду, именно этим вечером гончар Григорий решил еще разок покрасить забор. Он стоял на стремянке и уже заканчивал работу, когда Абнер остановился и в очередной раз фыркнул. Григорий от неожиданности оступился и вместе со стремянкой упал вниз, прямо в бадью с остатками краски.
— Да чтоб тебя! Тьфу, тьфу, нечистая сила! Рассыпься! Пропади!
Абнер едко захохотал:
— Вот, вот оно, твое настоящее лицо! Не спрячешься. Думаешь, если покрасишь свой забор, ты ему понравишься, и он тебя нарисует? Ха-ха-ха!
Бедняга гончар выбрался, наконец, из бадьи, и вытирал краску с бровей. Его толстое доброе лицо перекосилось от гнева и обиды.
— Уйди прочь, Абнер! Я хотя бы делаю что-то полезное, а ты только ходишь и позоришь людей ни за что.
— Позорю! Ха! — проскрипел старик — Вы позоритесь сами. Никто из вас не стоит картины.
— А кто стоит? — спросил художник.
Он незаметно приблизился к спорщикам и теперь стоял на дороге и смотрел на них с легкой улыбкой. Тут откуда-то из-за кустов вылетело яйцо и попало прямо в лоб Абнеру. Старик страшно зарычал. Кусты ответили детским смехом и удаляющимся топотом ног. Гончар поглядел на измазанного в яйце Абнера и захохотал, хватаясь за бока.
— Так кто же стоит? — тихо повторил художник.
Абнер стер с лица желток и зло сверкнул глазами:
— Нарисуй вон того обормота! Ивар, я знаю, это ты! — старик угрожающе потряс своей палкой в сторону кустов и повернулся к художнику: — Да, давай, рисуй его! Может, у него совесть появится. Или мозги.
И Абнер, громко ругаясь и истекая яйцом, зашаркал домой.
Художник задумчиво посмотрел ему вслед.
— Злобнющий старикан, — сказал гончар. — За всю жизнь никому доброго слова не сказал.
— Почему? — спросил художник.
Гончар сложил свою стремянку и пожал плечами.
— Он всегда считал себя лучше других. Умнее. А я думаю, просто потому, что ты умеешь лечить, ты не становишься лучше других.
— А он умеет?
— Ну, он же колдун. Только, сам понимаешь, к нему не очень-то часто ходят. Разве что когда совсем плохо. Наша Роза пытается у него учиться, так он и на нее кричит. А ведь она ему еду носит. Злобнющий, одно слово.
Гончар собрал весь инвентарь, кивнул художнику и ушел за забор. А художник задумался. Он свернул с намеченного пути и отправился в лавку, чтобы немного поболтать с продавцом. И, может быть, случайно встретить Розу.
Когда он вернулся к себе, уже начинало темнеть. Голова у него гудела от историй, слухов и домыслов, которыми щедро поделился лавочник. Если ты не только задаешь вопросы, но и внимательно слушаешь ответы, всегда рискуешь узнать больше, чем хочется… Подходя к дому, Бродяга вдруг услышал слабый смех со стороны абнеровской развалюхи. В освященном прямоугольнике окна он увидел Розу, которая сидела за столом и что-то записывала, и Абнера, стоящего рядом с открытой книгой в руках. Старый колдун что-то сказал, и девушка снова рассмеялась. Художник вошел в дом, зажег керосиновую лампу, достал из сумки альбом, а из плиты — кусочек угля и принялся за наброски…
С того вечера он стал реже появляться в деревне. Как всегда перед началом работы, он много гулял, наблюдал, или сидел в саду с термосом травяного чая. Если кто-то заговаривал с ним, Бродяга отвечал рассеянно, а потом вдруг неожиданно спрашивал: «Почему ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя?». Люди пугались этого вопроса и в то же время ждали его. Им хотелось объяснить, рассказать, доказать, что именно они, а не кто-то другой, достойны портрета. Художник спокойно слушал и молча кивал, запоминая. И никто не мог понять, о чем же он думает.
Бродяга жил в деревне уже почти две недели. Он знал, что дольше оставаться нельзя. Люди, которые старались показать себя с лучшей стороны в первые несколько дней, скоро начнут коситься друг на друга с недоверием и шептать друг о друге гадости, лишь бы избавиться от соперников. Художник не хотел этого. Однажды, в каком-то городе, он уже совершил эту ошибку — остался слишком надолго. А когда написал портрет и ушел, люди не могли смотреть друг на друга от стыда за свои поступки.
Пришла пора выбирать.
Бродяга думал об этом, подходя к лавке. Вдруг он услышал доносящуюся оттуда брань. Без всякого удивления художник узнал голос своего сварливого соседа.
— Вранье! — кричал старик Абнер — У тебя на полках лежит свежий хлеб, а мне ты суешь вчерашний!
Перед ним на прилавке лежал унылый каравай. Лавочник спорил, уперев руки в бока:
— Уж я-то знаю, где какой хлеб! И не ошибусь! Это свежий хлеб, как раз для тебя.
— Да об него мыши зубы сломают, не то, что такой старик, как я! Нет у тебя совести. — Абнер топнул ногой. — Поменяй каравай!
— И вовсе не такой уж ты старик, как тут расписываешь. Не стану менять!
Так они кричали друг на друга, когда в лавку вошел художник.
— Доброго дня, — сказал он — Дай-ка мне хлеба, Горан.
Лавочник тут же потянулся и снял с полки еще теплый, дышащий каравай. Художник поглядел на свой хлеб и вдруг повернулся к Абнеру:
— Послушай-ка, сосед. Я собрался жарить тосты, а хлеб у меня для этого совсем не подходящий. Слишком уж мягкий. А вот твой мне будет в самый раз. Не согласишься ли ты оказать мне услугу и поменяться со мной?
В лавке воцарилась тишина. Казалось, прошла вечность, когда Абнер, наконец, заговорил.
— Я окажу тебе услугу, сосед, — сказал он медленно. — Если ты в ответ окажешь услугу мне.
— Конечно, — ответил художник, с улыбкой глядя ему в глаза.
Лавочник ахнул. Но ни художник, ни Абнер, не обратили на него внимания.
Старик вытащил из своей огромной сумки ароматный сверток:
— Каждое лето я собираю травы на зиму. В этот раз, видишь ли, я собрал слишком много мяты и мелиссы. Хранить негде. Обычно я отдаю излишки аптекарю, но у него, оказывается, у самого достаточно. Окажи мне услугу, забери их себе, чтоб не пропали.
— С радостью, — сказал художник.
Абнер передал ему сверток, забрал каравай, с достоинством кивнул на прощание и ушел. Художник и лавочник остались одни. Лавочник Горан прицокнул языком, но под взглядом Бродяги стушевался и пробормотал:
— Не такой уж он старик, как говорит, — и добавил, громче и злее, чтобы скрыть смущение:
— И хлеб не вчерашний!
Бродяга молча заплатил за хлеб и вышел. Он дошел до общего колодца, сел и прислонился спиной к каменной кладке. День переходил в вечер, воздух был густой и тяжелый, как перед грозой. Над колодцем туда-сюда носились ласточки. Художник отломил горбушку и принялся жевать. К нему тут же подскочил воробей и остановился, заинтересованно поблескивая крошечными глазами. Бродяга бросил ему крошки, и воробей бойко принялся их подбирать.
Птиц стало уже шесть, когда с дороги послышались осторожные шаги.
— Привет, — сказал художник.
— Привет, — ответила Роза.
Она поставила на землю высокий глиняный кувшин и теперь наполняла его водой.
— Я скоро уеду, — сказал художник.
— Очень жаль, — ответила Роза. И вдруг сказала: — Это значит, ты уже выбрал, кого нарисуешь?
Художник промолчал. Он прожевал еще кусок хлеба и спросил:
— Почему ты хочешь, чтобы я нарисовал тебя, Роза?
Девушка покраснела. Потом подняла кувшин и тихо ответила:
— Я скоро выхожу замуж. За кузнеца. Мы выросли вместе и всегда очень дружили, как и наши родители. Он очень хороший человек. Но я хочу быть уверена, что мы выбираем друг друга, потому что это правильно, а не потому, что просто привыкли друг к другу.
Художник молча кивнул. Потом улыбнулся.
— Да. Я выбрал, кого нарисую, — сказал он.

 

Был поздний вечер, над болотом грохотал гром, но дождь еще не начался. Художник поднялся на чужое крыльцо и постучал в дверь. Дверь чуть приоткрылась.
— Я хочу нарисовать тебя, — сказал художник.
— Чушь! — фыркнул Абнер и попытался захлопнуть дверь, но художник ее удержал.
Тогда Абнер вздохнул и спросил:
— Ты что, не знаешь, что я злой колдун?
— Я слышал об этом, — ответил художник. — Но я не верю, что злые колдуны умеют лечить людей.
— Ты что, не знаешь, что никому в деревне я не сказал ни единого доброго слова? — спросил Абнер.
— Мне так говорили, — кивнул художник. — Но мне, как только я приехал, ты дал добрый совет.
— Неужели ты не знаешь, что я не уважаю никого в деревне и считаю себя умнее других? — спросил Абнер в третий раз.
— И это мне сказали. Но ты единственный человек, кто попросил за другого.
Тогда Абнер отступил в сторону и впустил художника в дом. Здесь была старая, еще крепкая кровать, трехногий стол и дровяная плита. Хозяин уселся на единственный скрипучий стул, а гость примостился прямо на полу.
— Все ошибки того, кого ты нарисуешь, исправятся, и жизнь его станет правильной, верно?
— Так и есть.
Абнер улыбнулся, но не как обычно, язвительно, а по-доброму и даже немного грустно.
— А ты никогда не думал нарисовать себя самого?
— Я никогда не сомневался, что в моей жизни все правильно.
По крыше забарабанили первые капли дождя. Абнер поднялся и задернул занавеску, а потом снял с полки заварочный чайник. Художник молча смотрел, как он заваривает чай. Старик отщипнул лист от пучка мяты, размял в пальцах и поднес к носу. С закрытыми глазами он вдохнул аромат, и только потом добавил мяту в чайник.
— Есть только одна вещь, о которой я действительно жалею, — вдруг сказал Абнер. — Когда-то, очень давно, я заключил сделку с колдуном. Я был одержим идеей лечить людей, и колдун дал мне способность исцелять самых безнадежных больных. В обмен он взял мою молодость. Я жалею об этом. Но не уверен, что это было неправильно. Эта сделка подняла на ноги многих в нашей деревне… Только, знаешь, когда ты лечишь человека, ты узнаешь о нем больше, чем тебе хотелось бы знать. И чем больше я узнавал о людях, тем меньше они мне нравились. Тем сложнее было им помогать. И тем сложнее им было приходить ко мне, ведь они знали, что я знаю их, и знали, что я о них думаю. Они потому и назвали меня злым колдуном, что не хотели быть в долгу передо мной. Разве злому колдуну кто-то может быть должен? Если ты неприятный человек, то и от других ничего приятного не жди. А я — очень, очень неприятный. Думаю, ты зря потратишь краски, рисуя меня.
— Что же, тогда я не буду тратить краски, — ответил художник.
За окном бушевала гроза. В старом доме с протекающей крышей, в комнате, наполненной запахом травяного чая, при свете керосиновой лампы художник рисовал портрет Абнера, углем на куске картона.

Звенели гитары, в воздух летели цветочные лепестки. Жители деревни надели лучшую одежду, повара и кондитеры приготовили лучшие блюда. Роза выходила замуж. Она была любимицей деревни, и ее праздник стал общим праздником. Правда, были и такие, кто искренне недоумевал, глядя на ее избранника. Но им тут же указывали, какими счастливыми выглядят молодые, и ропот стихал — сказать на это было нечего.
Художник спрятался от свадебной кутерьмы у колодца. Он сидел в тени и наслаждался тишиной, когда услышал чьи-то шаги.
— Привет, сосед, — сказал Абнер и примостился рядом.
— И тебе привет, сосед, — ответил художник и добавил — Поздравляю.
Потому что это за него вышла замуж Роза. Два года она была его ученицей и помощницей. А две недели назад немолодой, но обаятельный и энергичный деревенский врач Абнер набрался смелости и предложил ей стать его женой. Роза, искренне любившая своего учителя, сразу согласилась.
— Спасибо, — сказал Абнер и повторил, уже совсем о другом — Спасибо.
— Услуга за услугу, сосед, — улыбнулся художник. — Попрощайся от меня со всеми.
Он поднялся, подхватил рюкзак и неторопливо пошел прочь из деревни. Абнер смотрел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.
А за поворотом художника ждала фея. Она сидела на пне и куталась в его старую рубашку.
— Здравствуй, Жан, — сказала фея. — Вот уже больше года, как ты в дороге. Не надумал вернуться домой?
— Нет, — ответил художник. — Ведь тогда я больше не смогу писать волшебные портреты и исправлять ошибки. За этот год я понял, что, меняя одну жизнь, ты меняешь и все остальные. Разве теперь я могу повернуть назад?
— Я не ошиблась в тебе, — улыбнулась фея. — Могу я сделать что-нибудь для тебя?
Художник чуть подумал и, поскольку такие, как он, сами находят своих принцесс, предложил:
— Пойдем со мной?
И фея ответила:
— С радостью.