Платяной шкаф

— Не-ет… — простонала Юлия. На ее физиономии сражались притворный ужас и непри­творное удивление – Пашка, где ты откопал этот атавизм?
— Атавизм – это когда у человека вырастает хвост, а это – самый настоящий антиквари­ат! Ему лет сто, не меньше.

— Судя по состоянию, вся тысяча… Его никто не купит. Вот это – точно.

Они одновременно посмотрели на шкаф. Когда-то, очень давно, его дверцы покрывала замысловатая резьба, полировка ярко сверкала, а окантовка замочных скважин навевала мысли о маленьких феях из детства. Сегодня своим жалким видом он выделялся даже на фоне потрепанных жизнью товаров комиссионки.

— Ну… — Пашка поскреб затылок – Я все-таки думаю, что он не совсем безнадежен. Слушай, я когда-нибудь ошибался?

— Хм, если не считать…

— Ладно, ладно! Слушай, там трещина на задней стенке, посмотри, пожалуйста, сквозная она или нет.

Юлия издала довольно выразительный звук, но все-таки заглянула в шкаф. Пашка с другой стороны водил по нему фонариком.

— Ну, что?

— Погоди, тут все обоями заклеено, сейчас отдеру.

Послышался звук отрываемой бумаги.

— И зачем отдирать обои, если с ними ничего не видно?.. – проворчал Пашка.

Юлия не ответила. Пашка насторожился.

— Эй, ты там что?

— Пашка! – голос из шкафа звучал глухо и взволнованно – Здесь картина.

Пашка молнией влетел в шкаф. Из бреши в обоях на него смотрела удивительно краси­вая смуглая девушка.

— Не обольщайтесь, ребята, картина новая. – Элиэйзер наклонился так, что почти уперся носом в доску.- Ей максимум лет пятьдесят.

— Ничего себе, новая! – хмыкнул Пашка – меня тогда еще даже не планировали.

Старик улыбнулся. Неудавшийся художник, теперь он работал в комиссионке сторо­жем. Пашка и Юлия часто обращались к нему за советом, иногда для дела, но часто про­сто чтобы сделать ему приятное.

— Ну, шкафу я бы дал сто. – Элиэйзер почесал кончик носа – По чертам лица девушка – южанка, возможно, итальянка. Но жила она здесь. У моей матери было такое же платье. Их шили на фабрике рядом с нашим домом.

— Почему ее нарисовали в шкафу? – спросил Пашка.

— Не знаю. Доска здесь хорошая, прямая, краска ровно легла. Может, у художника про­сто больше ни на что денег не было. А может, просто пошутил.

— А о самой картине что вы можете сказать? – вмешалась Юлия – Она представляет ка­кую-нибудь художественную ценность?

— Да как сказать… Художника я не знаю, не встречал. Но, судя по картине, этот парень или гений, или…

— Или? – хором переспросили ребята.

— Или он был влюблен. – Закончил Элиэйзер и с удовольствием отметил, как заблестели глаза собеседников.

— Юлька! Мы должны найти этого художника!

— Погоди, я в раздумьях.

Юлия уселась на край стола и зарылась пятерней в льняные кудряшки – признак напряженной работы мысли.

— Да что тут думать! Раньше у нас был просто шкаф, а теперь – шкаф с историей, да еще с какой! Это же прямо как сундучок со сказкой! Неужели тебе не интересно?

— Вот что, Пашка. Мы попробуем найти художника, но будь готов к тому, что история окажется не такой романтической, а художник потребует картину назад вместе с твоим шкафом. Мне не жалко, просто не хочу, чтобы ты разочаровался. Шкаф в любом случае нужно восстановить, иначе он развалится прямо здесь, да и картину тоже. Так что я звоню нашим реставраторам, а ты – тем жуликам, которые тебе его всучили. Идет?

Пашка звучно чмокнул сестру в щеку.

— Юлька, ты зануда, но я тебя люблю.

Через несколько часов они оба стояли у подъезда многоквартирного дома и озадаченно пялились в окна.

— Мартин сказал, что привез его отсюда. – изрек Пашка.

— И все? Пашка, дом, похоже, расселили. Нам теперь в жизни не найти, где раньше стоял шкаф.

— Да-а… Может, запросить список жильцов? Вдруг получится? Скажем, что пишем о доме заметку.

Юлия пожала плечами:

— Хороший вариант, но трудоемкий. Один только запрос будет неделю рассматриваться, если не больше, а пока найдут списки, если найдут… Пашка, смотри!

Юлия хлопнула брата по плечу и указала на дом. В окне пятого этажа зажегся неуверенный огонек.

— Бинго! – ухмыльнулся Пашка.

— Да, остальных уже вывезли, я один остался. – говорил Нерон Петрович – Ездил к внукам на выходные. Вернулся, а тут такое дело.

В комнате сильно пахло воском и старой квартирой, пол был покрыт кое-как разложенными вещами из тех, что обычно копятся у стариков. На свободных участках стояли свечи: люстра уже была снята и упакована.

— Ну, отругали меня, конечно, но что уж тут сделаешь, назад же не воротишь. Вот, завтра повезут. Говорят, мне на новом месте понравится, ну, а я вот здесь попривык за столько лет.

Он улыбнулся щербатым ртом и протянул ребятам чашки.

— Не обессудьте, заварил прямо там. Чайник уже упакован.

— Спасибо. – сказала Юлия – Вы, наверно, всех знаете, кто здесь жил?

— Да какое там! Раньше вот знал, а теперь только ближайших соседей, да и то дай бог памяти на все эти имена. У нас поумирали многие, кого-то к себе дети забрали. Это же дом стариков был. Потом сюда студенты наприезжали, в основном иностранцы. Жилье-то не ахти, дешевое. Вот им теперь счастье привалило!

— А художники у вас жили? – спросил Пашка.

— Художники? – Нерон Петрович шумно отхлебнул из чашки – Понятия не имею. Я ведь, знаете, старался особо не вникать, кто чем занимается, только если сами говорили. Но у нас на этаже точно никого не было, да и этажом выше тоже. Я бы запомнил, заметил. Но нет, не знаю. А зачем вам художники?

Пашка вкратце рассказал ему историю со шкафом.

— Вот оно как, значит. – старик поскреб подбородок – Интересно! Но, боюсь, ничем вам не помогу. Не могу вспомнить ни одного художника, ни теперь, ни тогда.

Лица молодых людей выразили такое разочарование, что Нерон Петрович смутился и еще усерднее заскреб по щетине.

— А что за картина, вы говорите?

— Девушка. – кисло ответил Пашка. – Очень красивая. На испанку похожа.

Лицо старика посветлело.

— Я ее знаю. Антуанетта.

Антуанетта жила на том же этаже, в квартире напротив. Она действительно была испанкой, правда, только наполовину. Красивая, яркая, всегда готовая рассмеяться, она была любимицей всего дома. Нерон был младше ее на 10 лет, но они все равно очень дружили.

• Имена у нас обоих были что надо. Ее назвали в честь Марии Антуанетты, меня — сами знаете. Вот так и подружились. Ее отец работал на текстильной фабрике, иногда приносил мне модные рубашки. Знаете, для них — производственный брак, швы кривые, ткань плохая, а для небогатого мальчишки радость. Я очень ими гордился. Потом он получил работу в другом городе, и они всей семьей уехали. Как раз лет пятьдесят назад. Вот так-то.

• Ну что ж, мы хотя бы знаем ее имя. — Вздохнул Пашка, когда они вышли на улицу.

• Да, но толку-то? — Юлия поджала губы — Я вот думаю, Пашка, а с чего мы взяли, что был какой-то художник и какая-то романтическая история? Шкаф вполне мог принадлежать Антуанетте, а портрет мог написать кто-то из ее друзей или подруг. Поэтому Нерон Петрович и не помнит художника.

• А почему в шкафу? — Возразил Пашка.

• А просто шутки ради. Потом Антуанетта уехала, а громадный шкаф с собой не повезла. Следующие жильцы заклеили картину обоями, чтобы не смущала. Ну подумай сам, какой пылкий влюбленный будет заклеивать портрет любимой женщины?

• Может, он хотел ее забыть.

• Ох, Пашка! Почему он тогда не продал шкаф? Ладно, думай, как знаешь, поиск все равно зашел в тупик. Мне все-таки кажется, что Элиэйзер надел на нас розовые очки. Как только шкаф приведут в порядок, выставлю его на продажу. Ну, не раскисай. По крайней мере, это было интересно.

Через несколько дней жизнь в комиссионке вернулась в привычную колею. Юлия склеивала фарфоровую чашку, Элиэйзер с Пашкой чинили старинный телевизор, а позабытый уже шкаф мирно возрождался в столярной мастерской. Все было хорошо.

Элиэйзер приладил переключатель и осторожно перевел его в рабочее положение. Последовала вспышка, и Пашка, как раз поправлявший вилку в розетке, с руганью отскочил в сторону. Телевизор не отреагировал никак.

• У, рухлядь! — старик в сердцах грохнул по нему кулаком — Выкинуть…

Экран моргнул и ожил.

• Пашка, смотри-ка, шкафный дом! — сказала Юлия — Звук есть?

Элиэйзер что-то подкрутил, и из динамиков донесся искаженный голос:

• «… доживает свои последние часы. Уже завтра рабочие не оставят здесь камня на камне. И, хотя здание не подлежит реставрации, а на его месте планируют построить детский центр, никак не удается избавится от чувства, что вместе с домом уходит часть нашей истории…»

• А я думал, его уже снесли. — Сказал Пашка.

• Я тоже. — Кивнула Юлия.

Пашка задумчиво погрыз карандаш.

• Слушай, Юлька, не хочешь завтра сходить туда?

• Зачем?

• Не знаю. Может, попрощаться. Все-таки история. Мне почему-то кажется, что нам нужно туда пойти.

• А магазин кому оставить?

• Мне. — Вдруг сказал Элиэйзер — Идите, может, еще что-нибудь про наш шкаф узнаете. Если не пойдете, жалеть будете.

Юлия ухмыльнулась и поставила готовую чашку на стол.

Грохот стоял невозможный. Здание обнесли высоким сплошным забором, но, не смотря на это, кусочки кирпича все-таки падали на тротуар. Над забором была видна часть фасада и отдельные участки машин-деструкторов.

• Жутко здесь! — Прокричала Юлия.

Пашка молча кивнул. В этот момент часть стены рухнула, обнажив голубые обои чьей-то комнаты, и все затихло.

• Ушли на обед — догадался Пашка — Пойдем тоже, что ли. Больше мы тут ничего не увидим.

• Погоди. Картинка напоследок, прямо для тебя. — Юлия кивнула куда-то в сторону.

Пользуясь паузой в работе, от группы зевак отделилась хорошо одетая пожилая женщина. Она подошла к забору, наклонилась и подобрала осколок кирпича. Потом, будто почувствовав на себе взгляды, подняла голову и посмотрела прямо на Пашку с Юлей. Ее искусно подкрашенные губы сложились в дружелюбныю улыбку. Брат и сестра улыбнулись в ответ.

• Вы тоже здесь жили? — спросила женщина, подойдя.

• Нет, к сожалению. — Ответил Пашка. — У нас с этим домом связана одна история. Пришли попрощаться. А вы жили?

• Жила. — Темные глаза женщины потеплели. — Давно, правда. Даже была здесь влюблена. Мы почти поженились… — Она посмотрела на осколок у себя на ладони. — Вот, взяла на память. Глупо, наверно, как думаете?

• Боже мой! — Выдохнула Юлия — Вы — Антуанетта!

Женщина насторожилась:

• Откуда вы меня знаете?

• Мы работаем в комиссионке, и я купил старый шкаф, а в нем, под обоями, был ваш портрет, вы в молодости. — Протараторил Пашка.

Антуанетта побледнела.

• Покажите!

• Он у нас в мастерской — сказала Юлия — Это не далеко, на автобусе…

• Я на машине. — Прервала ее женщина — Едем же!

Они забрались в красную спортивную машину, Антуанетта села за руль и нажала на газ. Через пятнадцать минут все трое влетели в комиссионку, перепугав беднягу Элиэйзера. Юлия открыла дверь в мастерскую и включила свет. Шкаф стоял ровно посередине и выглядел заметно лучше, чем неделю назад.

Антуанетта медленно, будто не доверяя рукам, ощупала резьбу на дверцах. От прикосновения они чуть приоткрылись, и женщина неуверенно заглянула внутрь.

• Сезар…

Какое-то время она молча смотрела на картину, а когда обернулась к остальным, в ее глазах блестели слезы.

• Спасибо вам.

Сезар был моей самой первой и самой настоящей любовью. Он жил в том же доме, на первом этаже. Я жила на пятом. Однажды мы столкнулись на лестнице, и сразу поняли — вот оно, то самое…

Сезар был художником от бога, но тогда к молодым художникам было совсем другое отношение, не то, что сейчас. Его картины были слишком нетрадиционными, их никто не покупал, и денег у него никогда не было. Конечно, он работал, но нигде подолгу не задерживался — ничего не умел, кроме как писать. Поэтому отец и не разрешал нам пожениться. Как человек Сезар ему нравился, они дружили, отец иногда помогал ему с работой, но как зять…

Он говорил — пусть парень устроится, тогда и поглядим. Любовь любовью, а семью надо чем-то кормить. Обрекать дочь на нищету и тяжелый труд он не станет. Вот так. Сезар пошел учиться на резчика по дереву, у него был знакомый мастер, который не брал денег за обучение. Может, со временем у нас все и сложилось бы, но тут отец получил престижную работу в другом городе, и мы уехали.

Сезар сказал — устроишься на новом месте, напиши. Я писала, но так и не получила ответа. Я решила, что он меня больше не любит…

Восемь лет назад вернулась сюда, в город молодости. Дети и внуки выросли, там мне больше делать нечего. Тут я узнала, что Сезар год назад умер… Вот так.

• Знаете, тогда, пятьдесят лет назад, сгорело почтовое отделение — Сказал Элиэйзер. — Я помню, потому что мама четыре раза переписывала письмо своей кузине. Все функции сгоревшего отделения поделили между ближайшими двумя, и из-за образовавшейся путаницы письма часто терялись. Он просто ничего от вас не получал.

• Ясно. Ну, что ж. Ничего уже не изменить, верно? Спасибо вам еще раз.

Антуанетта улыбнулась и стала похожа на девушку с картины.

Спустя неделю все четверо снова собрались в комиссионке. Юлия торжественно сняла покрывало с полностью восстановленного шкафа.

• Антуанетта! — вдохновенно произнес Пашка — После всего, что мы узнали об этом чудесном предмете, посовещавшись, мы решили, что он должен принадлежать вам. Примите ли вы от нас этот скромный подарок?

Вместо ответа Антуанетта подошла к Пашке и расцеловала его в обе щеки.

• Это еще не все. — Сказал Элиэйзер. Он держал в руках картину, повернув ее изображением к себе. — Это вам лично от меня.

Старик развернул полотно. На собравшихся смотрел живой и яркий портрет современной Антуанетты. Слова благодарности утонули в бурных аплодисментах.

• А теперь все — в ресторан! — сказала Юлия.

Элиэйзер и Антуанетта переглянулись.

• Не обижайтесь, ребята, но мы уже заняты. — сказал старик.

• Мы с вашим другом идем в оперу. — Пояснила Антуанетта.

• Ну что ж, тогда мы пойдем без вас и съедим все самое вкусное. — хмыкнула Юлия. И добавила, глядя вслед удаляющейся паре — Отлично смотрятся!

• Точно — Подтвердил Пашка.