Ведьма

 

— Ребята, это Моргана Вайцховски. Она разделит с нами последний семестр. Пару слов о себе, Моргана?

О боги. Всегда, в любой школе есть вот такая учительница, которая даже к старшим клас­сам относится как к младшей группе детского сада, и бодро, оптимистично и дружелюбно ставит тебя в идиотское положение. 

Если тебе просто не везет — ты сталкиваешься с ней в первом классе, и она остается твоей классной руководительницей на ближайшие три года. Если не везет конкретно — ты встречаешь ее где-то в середине школьной жизни, и вдруг ока­зывается, что она живет по соседству и прекрасно знает твою тетушку, что дает ей повод за­глядывать на огонек шесть раз в неделю. А если тебя зовут Моргана Вайцховски, то эта учи­тельница и есть твоя тетушка. Старшая сестра отца. Вот и выкручивайся, как знаешь.
— Вообще, я предпочитаю Морган. — произнесла девушка.
И началось.
— Вайцховски… Не родственница мадам Вайцховски?
— Это моя бабушка.
— А-а-а… А ты тоже?..
— Тоже — что? Смотрю новости по хрустальному шару? Вряд ли. У меня есть телеви­зор.
Над партами пролетел смешок. Ну и отлично, кажется, на этом все закончится. Тетя Катя неуверенно улыб­нулась и чисто учительским жестом указала в класс:
— Садись, Моргана.
— Морган.
Новенькая не выбирая прошла в дальний ряд и плюхнулась рядом с существом, напоминаю­щим мокрого котенка. Существо вытащило изо рта карандаш и прошептало:
— Привет. Я Рози.
— Привет, Рози. Хочешь ириску?
Где-то впереди жизнерадостно звучал голос тети Кати:
— Так, а теперь переходим к странице 169, кто у нас там? Да, Егор?

…Марианна Вайцховски вернулась в родной город, когда ей было 45. С ворохом афиш, ин­дийскими благовоньями и картами Таро она въехала в полуразвалившийся родительский дом, и вскоре на фасаде появилась вывеска: «Эзотерические консультации мадам Вайцховски». Горожане сделали вид, что ничего не заметили, и тут же принялись замечать все.
Так, абсолютно никто не видел как в понедельник утром на крыльцо поднялась престаре­лая библиотекарша, а через 10 минут вернулась, пряча что-то в сумочку. Ни одна живая душа не заметила двух старшеклассниц, прокравшихся в дом, как нашкодившие кошки. И, конеч­но, решительно никому не было дела до того, что среди бела дня, совершенно не смущаясь, к ма­дам Вайцховски приехала главный врач городской детской больницы.
После того, как на крыльце побывала большая половина города, не замечать стало уже не ак­туально, и горожане перешли к следующей ступени — принялись оживленно обсуждать. Как-то само собой выяснилось, что Мара Вайцховски — «очень умная и обаятельная женщи­на» и, хотя «все эти гадания и гороскопы, конечно, полная чушь», «в травах она разбирается ого-го». Быстро и незаметно ярко-рыжая и пышная, как пасхальный кулич, ведунья сделалась же­ланным гостем в любом доме. Она много курила, оглушительно смеялась и была удиви­тельно, до неприличия настоящей.
Если города могут влюбляться, то этот был влюблен в нее, как мальчишка.
А потом Марианна Вайцховски исчезла. Исчезла еще неожиданнее, чем появилась, оста­вив на столе полчашки кофе и недокуренную трубку. Ее машина осталась в гараже, вещи — раз­бросанными по шкафам, исчезли только документы и небольшая сумма денег, как раз на би­лет в какое-нибудь уютное, полусказочное местечко…

— Моргана! Ау, Моргана!
Девушка вынырнула из воспоминаний и уставилась на тетку.
— М-м-м?
— Прочти нам, пожалуйста.
Рози услужливо подвинула к ней учебник и ткнула пальцем в страницу. На несколько се­кунд класс затих. Морган вздохнула, разлепила зацементированные ириской челюсти и нача­ла чи­тать:
— V’nf ‘pon a mifnight dreary, wfile I ponvered weak and weary,
Over many a quaint and curiouf volume of forgotten lore…

— Эй! Привет! Я — Толик.
Лысый парень размером с небольшой гардероб подлетел сзади и дружески хлопнул но­венькую по плечу. Новенькая с размаху врезалась в идущую навстречу девушку.
— Поаккуратнее!
— Извини. Я тут знакомлюсь с Толиком.
— А-а. — девушка ослепительно улыбнулась. — Тогда все нормально, не парься. Я Танюха, если что.
— Очень приятно. — Морган развернулась — Толик, прошу как человека, никогда больше так не делай. По крайней мере, со мной.
Парень мелко захихикал.
— Извини. Ты оказалась легче, чем я думал. Пойдем, кофе попьем?
Морган кивнула. Ее тут же подхватили под руку и понесли в сторону столовой.
— Эй, минутку!
На этот раз это была высокая, худая девушка с идеально заштукатуренным длинноносым лицом.
— Так ты ведьма? — спросила она.
О, ну надо же.
— Я не ведьма. — голосом Морган можно было рубить дрова. — И моя бабушка — не ведьма. Она консультант по вопросам эзотерики. Да, я знаю, что способности передаются через поко­ление, и нет, мне ничего не передалось. Я не умею гадать по руке, у меня нет Таро, и как вы­зывать духов я тоже не в курсе. Еще вопросы есть? Нет? Прекрасно.
Морган схватила Толика и потащила его дальше по коридору, пока Носатая не пришла в себя.
— Впечатляет. — сказал Танюхин голос откуда-то сбоку.
— Большая практика. — буркнула Морган. — Кто это такая?
— Нелли. Директорская дочка. — ответил Толик. — В основном безвредна.
— В основном?
— Ну, на самом деле та еще заноза в заднице… — признала Танюха — Мы пришли. Зани­майте столик, я займу очередь. Будем есть и сплетничать.

— Ну, и как ты там?
Мамин голос звучал из трубки, будто из другого измерения. Морган вздохнула. Как? Все нормально, если не считать того, что кое-кто из класса почти между собой назы­вает ее ведь­мой и при любом удобном случае пытается развести на погадать. Те, кто не называют, прав­да, тоже пытаются, но как-то более… дружелюбно, что ли. Нелли, носатая заноза в заднице, твердо вознамерилась стать ее личной занозой. Рози при­гласила в гости, ведь «моя бабушка когда-то была подругой твоей бабушки, и она хоте­ла с тобой познакомиться, и она почти ни­куда не выходит, и, ну пожалуйста…» Но это были мелочи.
Самым худшим было другое. Она нашла фотоальбом.
Это был ее десятый день рождения, и она сияла так, что даже теперь, глядя на фотогра­фии, приходилось жмуриться. На ней было яркое зеленое платье, сшитое по взрослому фасо­ну, и огромный зеленый бант. В руках она держала только что подаренную блокфлейту в вы­шитом чехле. А рядом стояла бабушка. И тоже сияла.
Это бабушка придумала и сшила для Морган платье. И прическу тоже ей делала она. Де­вушка помнила, как бабушка осторожно перебирала жесткие и непослушные волосы, брызга­ла на них мятной водой и приговаривала: «Никогда не стригись коротко. Будешь мучиться, бу­дешь материться, расческу сломаешь, но не стригись. Не поддавайся на провокации».
Шесть лет. Шесть лет от нее не было вестей. Морган захлопнула альбом и убрала по­дальше.
Телефонная трубка ждала.
— По большому счету, вполне сносно. — ответила Морган.

Дом был очень большим. Когда-то старик Вайцховски строил его так, чтобы в нем могли жить, не мешая друг другу, его дети и внуки. Большая кухня с деревянной мебелью пол­нилась голосами и запахами, которые хватали за нос и тащили к столу и голодных, и сытых. Здесь в любое время суток были люди — готовили, болтали, смеялись, плакали или просто молча сидели рядом и смотрели, как в духовке румянится пирог. Гостиная тоже была, но ей редко пользовались по прямому назначению. Домашние называли ее Тихой комнатой, потому что здесь после обеда отдыхали старики. Комнату переименовали в Кошачью, когда малень­кая Мара притащила домой толстую трехцветную кошку. Трехцветные счастье приносят, ска­зала девочка. Вскоре кошка принесла шестерых котят. Страшненьких, несуразно пятнистых, и, как выяснилось позже, очень шустрых. В течение двух недель кошки завладели обоими креслами, а затем и гостиной, и на всякого, кому взбредало в голову туда заглянуть, взирали с королевским высокомерием.
— Вышвырну всех вон! — ворчал старик Вайцховски — Вот подрастут, и вышвырну к черто­вой матери!
Получилось по-другому. Пятерых котят разобрали соседи, друзья и дальние родственники, а оставшийся, самый озорной, ушел сам. В доме воцарилась тишина, и гостиная снова пере­шла во владение стариков. Грозный дед Вайцховски, как и раньше, после обеда занимал свое любимое кресло-качалку. Он то хватался за книги, то принимался раскачиваться, глядя в сте­ну и вроде бы погрузившись в раздумья, пока, наконец, не вскакивал и не отправлялся бро­дить по дому. В его жизни чего-то не хватало. И вот, однажды, когда вся семья собралась за столом, он, грозно и немного смущенно покашливая, произнес:
— А почему бы нам — кхм-кхм! — не завести кота? Муська, кажись, скучает.
Домочадцы переглянулись, и, пряча улыбки в тарелки, дружно закивали. Так в доме по­явился наглый полосатый котище.
Когда через тридцать пять лет Марианна Вайцховски вернулась в город, дом практически развалился. Она выбросила старую мебель, оборудовала себе закуток для «эзотерических консультаций» и начала приводить все в порядок. Не смотря на стабильный доход, денег ка­тастрофически не хватало. Тогда Марианна поставила в Кошачей гостиной кровать, откопала на чердаке два старых кресла и пустила постояльца.

Впервые Морган столкнулась с ним на второй день после приезда. Она неслась вниз по лестнице, опаздывая в школу, и тут увидела прямо по курсу длинного худощавого парня с пу­стой птичьей клеткой в руке. Парень открывал дверь бывшей гостиной. В последний момент он успел вжаться в стену, и девушка пролетела мимо.
— Прошу прощения! — крикнула она на бегу.
— Аминь! — откликнулся сосед.
Морган обернулась, но он уже исчез в своей комнате.

«У Наташки сегодня девичник. Пойдешь?»
Морган отложила записку и задумалась. Девичники ей, в общем-то, нравились. При усло­вии, что блюдца использовались исключительно по назначению, а карты были игральные или географические. Правда, такие девичники ждали ее только лет через десять, да и то если повезет…
В лоб врезался бумажный комок.
«Вообще-то, это даже не вопрос»
Особое очарование Танюхи заключалось в том, что даже с ее почерком невозможно было спорить. «Аминь» — написала Морган и мстительно прицелилась в Танюхин затылок.
— Я тоже пойду. — прошептала Рози — Хочешь, пойдем вместе, я тебе дорогу покажу?
Угу.
Рози засветилась.
— Отлично!
Ровно в шесть она возникла на крыльце дома Вайцховски. На ней была длинная желтая юбка в цветочек и малиновая блузка с золотыми пуговицами. Волосы Рози завязала ядерно-зеленым бантом с блестками.
— Выглядишь… впечатляюще. — резюмировала Морган.
— Серьезно? — Рози даже растерялась — Я как-то об этом не думала.
Морган попыталась представить, о чем можно думать, надевая ЭТО, и ощутила легкий приступ паники. Девушки двинулись вдоль по улице.
— Вообще, я обычно не задумываюсь, как выгляжу. — говорила Рози — Одеваюсь так, как мне удобно, или просто что под руку подвернется. Когда была жива мама, она меня постоян­но ругала за это, говорила, что девочка должна следить за собой… А мне сначала было не­когда, потому что вокруг слишком много всего, чтобы думать еще и о том, как бы не запач­кать платье, или насколько эта кофточка подходит к моим глазам… Да и маленькая еще была… А сейчас… Ну, девочки обычно прихорашиваются, чтобы мальчикам нравиться, а мне еще давно сказали, что у меня с этим ничего не получится, так что…
— В каком смысле — не получится? — перебила Морган. От голоса Рози в голове начинало немного гудеть.
— Ну… В смысле, мне никогда не будет с ними везти. Буду оставаться с разбитым сердцем и сплошным разочарованием. Что-то вроде этого. Вот я и…
— А кто тебе это сказал? Моя бабушка?
— Что ты! Нет, конечно! Твоей бабушки тогда уже здесь не было. Это цыганка. Они проез­жали через наш город, вот я и попросила мне погадать.
Морган расслабилась. Ну, слава богам…
— Слушай, а ты действительно в это веришь?
— Ну-у… — Рози смутилась. — Сначала не верила. А потом это подтвердилось. Я… мне один мальчик нравился. Я решилась с ним поговорить, ну просто поговорить, не об отношениях, а так, чтобы он узнал, что я есть. Ну и… ничего не получилось.
— А ты… как-то подготовилась к этому разговору?
— Я прочитала учебник по шахматам. Ему нравились шахматы. И волосы покрасила.
Морган попыталась даже не улыбнуться. У нее почти получилось. Положение спасла на­летевшая сзади Танюха:
— Привет, девчонки! Еле плететесь! Давайте-ка шевелитесь, а то там сейчас все слопают, придется напиваться. Come on!

Первые два часа все шло хорошо. За окном потихоньку темнело, бутылки пустели, разго­воры становились все более бредовыми и оживленными. Как-то сами собой появились свечи, карты и блюдца. Морган внутренне поморщилась, потом отвесила себе мысленную оплеуху за снобизм и приняла участие в общем веселье. Когда девчонкам надоело вертеть блюдце и они перешли к гаданиям по ладони, она уже хохотала громче всех.
— О! Морган! А ты почему не при делах? Ну-ка, давай-ка, предскажи мне будущее!
Танюха подскочила и сунула ей под нос перемазанную чернилами руку.
Морган энергично замотала головой.
— Не-не-не, я сегодня не в голосе.
— Ну ты же Вайцхо-овски… — протянула с дивана Нелли. — Это у тебя в крови!
Морган открыла рот…
— Сейчас у нас в крови один сплошной алкоголь! — вклинилась Танюха. — Ты, Нелька, вин­ная бутылка, а я вообще кастрюля глинтвейна. Давай, Морган, погадай кастрюльке, мне хо­чется еще посмеяться.
Морган сдалась.
— Ну, так, что же в твоём кастрюльем будущем… Ага! Я вижу молодого человека…
— О-о-о!
— Блондина.
— Хм-м…
— Нет, шатена. Точно! Ну так вот, шатен. Это кто-то из твоих знакомых, но не друзей. Мо­жет, твой сосед. Или кто-то из школы.
— Ага-а!
— Да. И ты ему очень нравишься. Но он стесняется, и первым к тебе ни за что не подойдет. Ты должна дать ему понять, что он тебе тоже интересен.
— Вот оно как. А там, случайно, не написано, кому я отдала своего Павича?.. Третий месяц не могу вспомнить.
Морган покачала головой:
— Нет, это, похоже, в другом томе.
С дивана послышалось недружелюбное фырканье. Морган отпустила руку Танюхи, про­шествовала к Нелли и властно схватила ее ладонь.
— Я вижу очень большой конфуз, который случится с тобой в ближайшее время. Он про­длиться несколько секунд, но говорить о нем будут до конца семестра.
— Чрезвычайно остроумно. — сказала Нелли.
— Верь мне. — Морган подмигнула — Я же Вайцховски.
Из кухни, как кролик из шляпы, появилась Рози.
— Девочки, я тут сделала чай, но мне не хватает рук. Помогите кто-нибудь?
Танюха схватила гадалку за рукав и утащила на кухню.

— Знаешь, что мне в тебе нравится, Морган?
Танюха, Рози и Морган возвращались с вечеринки вместе. Как любые подруги, которым не хочется расставаться и есть о чем поболтать, они смогли найти общую дорогу, хотя и жили в разных концах городка.
— М-м-м? — промычала Морган. Ее челюсти в этот момент как раз боролись с очередной ирис­кой.
— Ты настоящая. — сказала Танюха. — Не в смысле — настоящая подруга, или, там, настоящий человек. Просто ты не стараешься казаться. Я вот — я всегда стараюсь казаться заводной, ве­селой, иногда, когда говорю с Толиком, стараюсь казаться начитанной. В общем, я стараюсь быть кем-то другим. А ты — нет. Ты это всегда просто ты, вся целиком, такая, как есть. Вся в реальности, ни сантиметра в иллюзии.
— Мпф… Тьфу, чертова ириска! — Морган еще покатала во рту конфету, чтобы скрыть сму­щение, и, наконец, произнесла. — Так вот. Не совсем так. Вся целиком настоящая — это когда ты — открытая книга. Когда все могут прочесть в тебе, что у тебя на душе, даже если ты это­го не хочешь. Например, тебе плохо, грустно, а все это видят. Тебе не хочется, чтобы все это видели, и ты прячешься, ты начинаешь казаться. Казаться веселой, позитивной, сильной, ты все можешь, весь мир у ног твоих и прочая белиберда… А под всем этим тихонько воешь. Со мной такое было… Да со всеми было. С этого, наверное, и начинается ненастоящесть. С того, что есть те, от кого нужно прятать себя настоящую. Чтобы просто не приставали.
— Знаешь, мне кажется, вы говорите о разных настоящестях. — задумчиво протянула Рози. — Та­нюхина ненастоящесть добрая, она… как это? В общем, это даже не ненастоящесть, а жела­ние быть чуточку лучше. Это идеал, к которому ты, Тань, стремишься. Вот ты хочешь казать­ся веселой и начитанной, ты же над этим работаешь, читаешь, что-то все время приду­мываешь, всех удивляешь и радуешь. Тебе от этого хорошо, и всем вокруг — хорошо. А твоя, Морган, ненастоящесть, она очень нехорошая. С ней нужно осторожно обращаться. Чтобы возле тебя всегда были люди, с которыми можно ее сбросить и просто поплакать, или пору­гаться. Потому что когда человек так ненастоящий, он на самом деле не от других прячется. Он прячется от себя. От того себя, которого можно увидеть в других, если им не все равно, что с тобой происходит. Он просто боится увидеть себя слабым и растерянным. Сдать пози­ции, как говорила твоя бабушка. Ты, кстати, очень на нее похожа, я вот только сейчас это по­няла.
Морган рассмеялась:
— Рози, это не моя ненастоящесть, это общая, всечеловеческая. Я просто привела пример, по­тому что Танюха меня совсем засмущала. Мы все настоящие и в то же время не совсем настоя­щие, это нормально. Мы просто пытаемся быть. Правильно быть, как надо. Если ты меня понимаешь.
— Понимаю.
— И на бабушку я совершенно не похожа. Разве что рыжая тоже.
— Да нет, я не…
— Девчонки, подождите.
Танюха остановилась. Подруги проследили за ее взглядом. Немного впереди, у следующе­го перекрестка, сидел на корточках и что-то делал с велосипедом худощавый мужчина в се­ром плаще. Брови Морган изобразили немой вопрос.
— Давайте подождем, пока он уедет. — почти прошептала Танюха.
Девочки спрятались за газетным киоском и наблюдали, как человек поправляет цепь. На­конец он выпрямился, подхватил с земли пустую птичью клетку, прыгнул на велосипед и уехал.
— Ну, и что это было? — вопросила Морган.
— Просто… он мне не нравится. — пояснила Танюха. — Он меня пугает.
— Почему?!
— Ну-у… Он появляется только по ночам, утром или днем его не встретить. У него всегда с со­бой эта дурацкая клетка, всегда пустая. Он ни с кем не общается, ни с кем не дружит, и вооб­ще, не понятно, чем занимается. Никто даже не знает, как его зовут.
— Да уж… — Морган ухмыльнулась — Не иначе, это потому, что его зовут Адский Демон из Преисподней. Это мой сосед.
— Как это?
— Да вот так. Он снимает комнату у нас в доме. Еще у бабушки снимал. Я его даже помню. Когда маленькая была и мы сюда приезжали, он периодически мелькал на заднем плане.
— Ну, тогда скажи, как его зовут. — сказала Рози. — А то, боюсь, Танька лопнет.
Морган задумалась.
— Понятия не имею. — изрекла она наконец.

Человек в плаще, тогда еще, правда, без плаща, а в полинявшей джинсовой куртке, сидел на ступеньках крыльца и курил. Вернее, пытался зажечь сигарету спичкой. Спички, с чисто спичечным коварством, предпочитали ломаться пополам, сбрасывать головки, промахиваться мимо коробка, а иногда просто выворачивались из пальцев. Когда в грязь шлепнулась послед­няя, парень сердито плюнул ей вслед и полез в карман в поисках нового коробка.
— Держи, не мучайся. — произнесла Мара Вайцховски и протянула ему зажигалку. Однако на середине пути ее рука замерла — Нет уж, давай-ка я тебе сама прикурю.
Парень пожал плечами и потянулся к огоньку. Марианна уселась рядом и принялась раску­ривать трубку. Вскоре едкий сигаретный дым потерялся в запахе смородинового табака, клу­бами окутавшего обоих курильщиков.
— Вот что, братишка… Я тебя понимаю и лекции тебе читать не собираюсь. Сама бы на твоем месте две недели не просыхала, а то и вообще никогда. Я знаю, как это…
Парень молча курил и смотрел в пространство.
— Одного понять не могу. Зачем тебе одному столько горя? Давай-ка, отдай мне половину.
Парень помолчал, потом выдохнул вместе с дымом:
— А вам зачем? Чужое-то?
— А ты отдай, а там посмотрим. Может, елку из него выращу. Или дуб. Что получится.
Человек в джинсовке хмыкнул:
— Спасибо, тетя Мара. Я уж как-нибудь сам.
— Жадный ты все-таки, братишка. Ладно, как скажешь. Докурил? Пойдем завтракать. Нет-нет-нет, не отвертишься. Это ты у нас человек в себе, а я пока с кем-нибудь не поделюсь своим утром, кусок в горло не полезет. Давай, вставай, держись за меня.
«Братишка» покорно позволил усадить себя за стол и уставился в небольшое озерцо с кофе, которое Марианна скромно именовала чашкой. Он смотрел, как сквозь пар на поверх­ности напитка то показывается, то исчезает его отражение, и был далеко-далеко. Но какая-то его частичка, все-таки оставшаяся в здесь и сейчас, слушала болтовню «тети Мары», доно­сившуюся будто сквозь вату. Частичка становилась все больше и больше, и он вдруг заметил, что монолог превратился в диалог, а потом снова в монолог, уже с его стороны. А потом чело­век в джинсовой куртке отдал Марианне Вайцховски свое горе. И рыжая ведьма превратила его в горсть желудей и бросила в землю позади дома. Потому что настоящее горе можно вы­лечить только давая жизнь.

Морган проснулась в полдень, вспомнила, что сегодня выходной, и возблагодарила всех богов сразу. У нее никогда не было похмелья в общепринятом смысле, но по какой-то необъ­яснимой причине каждый раз после вечеринки ей не хотелось, даже не моглось разговаривать с людьми. Да и смотреть на них, если честно, тоже как-то не очень тянуло. Девушка медлен­но, с наслаждением перетекла из кровати на пол, нащупала на кресле какую-то одежду и не глядя натянула ее на себя.
На кухне тетя Катя варила овсянку. При виде сонной и растрепанной Морган ее губы запросились в улыбку, но она волевым усилием вернула их в строгую учительскую линию.
— Моргана! Во сколько ты вчера пришла?
— Мммм.
— Вы что, пили?
— Мм.
Морган подхватила тарелку и чашку и поплыла к себе.
— У тебя майка наизнанку надета! — Крикнула вдогонку тетя Катя — И задом наперед!
— Ммм!
Овсянка была отвратительно овсяной, кофе — отвратительно кофейным, уютный комнат­ный кавардак угнетал. Морган схватила флейту и вернулась на лестницу. Первые несколько нот получились довольно фальшивыми. Тогда она закрыла глаза. Где-то внутри нее зазвучала ме­лодия. Сначала тихо, потом громче, увереннее, музыка поднялась от солнечного сплетения в гортань, потом к губам, и, наконец, перелилась в инструмент. Пальцы летали над отверстия­ми, выпуская звуки наружу. Морган никогда не смогла бы объяснить, как это у нее получает­ся, откуда берется эта музыка и почему пальцы действуют так, а не иначе. Она как будто спа­ла.
А когда проснулась, у подножья лестницы стоял сосед, помятый, в махровом халате. «Вот черт!»
— У тебя диезы хрипят. — сказал сосед и вернулся в свою комнату.
Морган посмотрела на флейту.
— Знать бы еще, где тут диезы… — пробормотала она.
Внизу материализовалась тетя Катя. Она открыла рот, посмотрела на соседскую дверь, за­крыла рот и поднялась к племяннице.
— Моргана, что у тебя происходит? Грохот был, как будто рояль уронили.
— Эм-м-м. Еще не знаю.
Морган осторожно приоткрыла дверь и заглянула в щелку. Тарелка с кашей лежала на полу. Книги переселились на кровать и частично — на прикроватный коврик. Стул напоми­нал перевернутого жука. На подоконнике, как побежденный Наполеон, сидел галчонок.
— А вот и рояль. Окно захлопнулось, ему не улететь.
— Стой здесь. — тетя Катя сняла фартук, подкралась к окну и по-охотничьи ловко схватила фартуком птицу. — Открывай. А, нет, погоди…
Птенец испуганно приоткрыл клюв. Тетя Катя по очереди рассмотрела оба крыла.
— Правое сломано. Должно быть, повредил, когда бился в стекло. Надо бы его к врачу отне­сти…
Морган, наконец, выдохнула.
— Тетя Катя, где ты так научилась? Ловить, держать? Он же даже не вырывается!
Учительница усмехнулась:
— Твой дед научил. Он часто брал меня на охоту. — Она сунула галчонка Морган — Держи. Раздобудь ему какую-нибудь переноску, а я пока позвоню ветеринару.
Тетя Катя вышла. Морган посмотрела ей вслед и зареклась когда-либо судить о людях по первому впечатлению. И по второму. И даже по третьему.
Галчонок заворочался.
— Да тихо ты. Переноска, переноска…
И тут ее озарило. «В конце концов, я его уже бессовестно разбудила. Только что. Может, он еще не уснул. В любом случае, это будет благородная бессовестность».
Морган слетела по лестнице и остановилась перед соседской дверью. Руки были заняты, и она постучала ногой.
Дверь тут же распахнулась. Сосед появился на пороге, взъерошенный, с полузакрытыми глазами, в одеяле, на котором были нарисованы танцующие поросята. Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
— Классная майка. — сказал сосед.
— Отличное одеяло. — ответила Морган.
Сосед кивнул.
— Заходи.
Он посторонился, и девушка проскользнула внутрь. В комнате царил такой феерический беспорядок, что она невольно восхитилась. Взгляд не сразу, но нашел стоящую на столе клет­ку. Она была накрыта толстой черной тканью.
— Я, в общем, к тебе по делу.
— Да понял уже. По этому? — он мотнул головой в сторону галчонка, параллельно инспекти­руя чашки на предмет жидкости.
— Ага. Он повредил крыло. Нужна клетка, чтобы отвезти его к ветеринару. У тебя, вроде, была одна…
Термос тоже оказался пустым. Сосед вздохнул и наконец обернулся к Морган.
— Клетка-то у меня есть. Только одолжить ее я не смогу.
— Почему? — спросила Морган и тут же спохватилась — Извини. В смысле, жаль, что не мо­жешь.
Сосед широко улыбнулся, подошел к клетке и одной рукой осторожно приподнял край покрывала.
— Ну ничего себе!

— Самое забавное, что попал он ко мне так же, как твой. Влетел в окно и повредил крыло.
Сосед сидел за кухонным столом, играл с зажигалкой и рассказывал. Морган варила кофе. Галчонок устроился в импровизированном гнезде из шапки-ушанки и любопытно таращился по сторонам.
— Местный ветеринар, когда его увидел, чуть заикаться не начал. Он вообще не знал, что де­лать, предложил усыпить сразу, чтоб не мучился. Я, понятно, отказался. Сам лечил. А когда вылечил, оказалось, что звереныш ко мне привык, и улетать уже не хочет. Я его по ночам выпускаю в парке, полетать, поохотиться. А утром он возвращается и влетает в форточку. Как находит — непонятно. Но находит.
— Я думала, летучую мышь приручить невозможно. — сказала Морган, разливая кофе по чаш­кам.
— Так ведь я и не приручал. Он сам решил остаться.
— Как человек.
— Точно.
Сосед притянул себе чашку и с наслаждением сделал большой глоток.
— Ты поэтому спишь днем, а не ночью? — спросила Морган. Она потянулась к вазе с печеньем. Галчонок недовольно запищал и попытался ущипнуть ее за руку.
— Да нет. Не только поэтому. — Сосед смотрел в чашку, будто пытался разглядеть в ней ка­кое-то воспоминание. Его лицо на секунду стало старше. Но вот он поднял глаза, и наваждение рассеялось. — По ночам лучше работается. Я писатель.
Морган широко улыбнулась.
В кухню вошла тетя Катя.
— Моргана, я нашла тебе переноску и договорилась с врачом. — Ее взгляд наткнулся на соседа, как на стену. — О! Доброе утро. Она вас все-таки разбудила?
— Совершенно бесцеремонно. За что я ей очень благодарен. — ответил тот и подмигнул.
Тетя Катя недовольно прицокнула языком.
— Я кофе сварила. — оправдалась Моргана.
— Ладно. Врач ждет тебя через час. Я нарисовала план, как туда идти, думаю, не заблудишься. И майку переодень.

…Вот он, твой лес. Сейчас ты видишь его в первый раз, ты еще не знаешь, что он-твой, как не знает об этом и он сам. Но как только ты туда войдешь… Сначала не произойдет ничего. Вы будете смотреть друг на друга, принюхиваться, и каждая ветка на каждом дереве будет изучать каждую твою черточку, жест, вздох, так же, как ты будешь вглядываться в изгибы и родинки огромного лесного тела. Потом — вдруг — ты найдешь в нем место для себя. Одна­жды рано утром ты увидишь поляну, как татуировку на животе девушки. И она поманит тебя. Вокруг будет тихо, но это только потому, что ты еще не начал слушать. Как только ты опустишься на траву, и закроешь глаза, и дыхание станет твоим единственным движением… Сначала оживут стрекозы. Ты услышишь, как щелкают их крылья, когда они поднимаются в воздух. Потом зажужжат пчелы и шмели. Затем, строго в определенный момент, будто по вз­маху дирижёрской палочки, сразу во всех концах поляны застрекочут кузнечики. И уже после них в хор вступят птицы. И когда ты прислушаешься, когда впитаешь в себя каждый звук и поймешь, что чего-то не хватает, какой-то последней, крошечной ноты, в симфонию вольется ветер. И вместе с ним — стук твоего сердца.
С этой минуты лес принадлежит тебе. Ты можешь придти к нему в любое время, со всем, что есть у тебя внутри, всеми мыслями, желаниями, страхами, и он обнимет тебя своими огромными хвойно-лиственными руками, и спрячет, и вдохновит. Он будет верить тебе и ве­рить в тебя. Когда ты уедешь — а ты наверняка уедешь — твой лес будет по тебе скучать. И ты будешь скучать по своему лесу. Проси всех богов, что берегут тебя, чтобы никогда не от­бирали у тебя эту возможность — вернуться. Потому что иначе… Иначе ты будешь искать свой лес всюду, в городах, в людях, в других лесах и — не находить. И никто никогда на всем земном шаре не будет так одинок, как ты. Ты попытаешься забыть — и не сможешь, попыта­ешься жить, удовлетворившись мимолетным сходством, призраком — да, так можно, но все в тебе будет знать, что это не твой лес. И тогда, измученный поисками и разочарованиями, ты соберешь семена и бросишь их в землю, ты посадишь другой лес, и отдашь ему всего себя. Чтобы через сто лет кто-нибудь еще полюбил его так же, как когда-то ты сам.
Вот он, твой лес. Очень скоро ты побежишь по его тропинкам и даже не заметишь, как он тебя изменит. Люби его.
Морган захлопнула книгу и вошла в кабинет ветеринара. Ей что-то говорили, она что-то записывала, запоминала, задавала вопросы. Когда же, наконец, галчонок был водружен обратно в коробку, Морган понеслась домой.
Она ворвалась в коридор еще громче, чем обычно, и резко затормозила перед соседской дверью. Порыв как-то вдруг угас и съежился.
Вот сейчас я его разбужу, в третий раз за сегодня. И что скажу? Я тут нашла твою книгу… откуда я знаю, что она твоя?.. Да вот, понимаешь, тут есть одна страничка, которая напоминает мне бабушку… да, глупо, определенно, не стоило тебя будить…
Сомнения развеяла тетя Катя:
— Моргана? Его нет, он уехал куда-то минут десять назад. Что сказал доктор?
— Ничего страшного, до свадьбы заживет. Завтра еще разок принести.
— Хорошо. Посади его пока в оранжерее.
Глядя, как галчонок прыгает по цветочным горшкам, Морган заставила себя улыбнуться. Птенец, словно почувствовав перемену ее настроения, жизнерадостно сбросил на пол пу­стую вазу. Ваза разбилась так, будто мечтала об этом всю жизнь.
Девушка вздохнула и принялась собирать осколки.
В конце концов, ничего такого уж страшного не произошло. Идеи носятся в воздухе, исто­рии наполняют жизнь, прыгая от человека к человеку, обрастая подробностями, как змейка в той игре, где нужно успевать съесть квадратик и не врезаться в собственный хвост. Бабушка тоже могла где-то прочитать эту историю, а потом рассказать ее мне. Ничего удивительного. А если и нет, то что страшного в том, что она рассказала ее еще кому-то? Тем более этому за­бавному парню. Как, кстати, его зовут?
Книга лежала прямо под галчонком. Моргана осторожно отодвинула птицу и уставилась на обложку.
— А. Лаэрт. Что, правда Лаэрт?..

Марианна Вайцховски зажигала свечи. Оранжерея была полна осколков стекла, пустых постаревших горшков и мумифицированных растений. На каменном полу чернели следы вы­сохших луж — потолок местами протекал. Был поздний вечер и сонная тишина, в которой то и дело вспыхивал звук зажигаемой спички. Добрые шершавые руки Мары расставляли свечи в каком-то только ей понятном порядке, а может быть, и вовсе без порядка.
Ее жилец наблюдал за ней от двери.
— Это какой-то ритуал?
Женщина улыбнулась:
— Можно и так сказать.
Жилец немного помолчал.
— Тетя Мара, вы правда во все это верите? В зодиак, в ауры, в духов? Я не хочу вас обидеть, просто спрашиваю, потому что давно интересно.
— А я и не обижаюсь. Скажем так, я верю в людей. А люди верят во множество вещей, иногда очень странных. Иногда они даже не понимают, что верят, и во что верят. Вот их вера — это действительно сила. Она может помогать человеку, делать его добрее, растить его. А может, наоборот, уничтожить. Например, вера в то, что ты — неудачник. Или чего-то недостоин. Или, наоборот, достоин слишком многого. Ко мне в основном приходят люди с такой вот ве­рой со знаком минус. Просят им погадать или почистить ауру. Я раскладываю пасьянсы, жгу вокруг них благовонья, и мы разговариваем. Они верят в то, что я им помогу, я верю в них. Вот так это работает.
— А в бога вы верите?
— В бога — да. В религии — нет. — Марианна зажгла последнюю свечу и отправила собесед­нику лукавый взгляд — А ты-то сам веришь?
— Теперь уже, наверное, нет.
— Пока еще нет. — Мягко поправила ведьма. — Сейчас тебе ни черт, ни бог не брат. Мы все та­кие, пока не появляется человек, за которого мы будем молиться.
Она встала рядом с ним, оглядывая плоды своего труда. Оранжерея колыхалась сотней ма­леньких оранжевых огоньков.
— Сегодня день рождения дома. Моя бабушка всегда в этот день зажигала здесь свечи.
Парень стоял, чувствуя рядом плечо Марианны, и смотрел на подрагивающие огоньки. И наконец улыбнулся.

Школьное утро наступило на десять минут позже положенного. К счастью, первый урок был не тетин. Морган просочилась в класс и села на первое попавшееся свободное место, оказавшееся сразу за Танюхой и перед Нелли.
— Опаздываешь, Вайцховски! — громко отметила последняя.
— Не опаздываю, а задерживаюсь. — с достоинством парировала Морган.
Ей под ноги сразу плюхнулся бумажный комок. «Я влюбилась!» — кричал Танюхин почерк.
— И когда успела?.. — пробормотала Морган. Она написала на листке «Кто счастливчик?» и бросила обратно.
— Девочки, ну как в первом классе! — возмутилась Нелли — До переменки не подождать?
Учитель оторвался от учебника и недружелюбно посмотрел нее.
— Нелли, давай-ка к доске.
Пока она вылезала из-за стола, Танюха успела повернуться к Морган и прошептать:
— Шатен из параллельного. Помнишь, ты сказала про стеснительного парня? Я решила его по­искать.
— О-о-о.
Нелли недовольно взялась за мел и скорчила гримасу.
— Евгений Аркадьевич, эти две болтушки мне мешают. Никак не могу сосредоточиться.
Учитель посмотрел на девочек и открыл рот, чтобы сделать замечание.
И в этот момент с Нелли упала юбка.
Класс замер.
Класс грохнул хохотом.
Нелли лихорадочно пыталась водрузить юбку на место, но случайно наступила каблуком на подол. Ткань затрещала. К хохоту присоединились редкие аплодисменты. Нелли подхвати­ла юбку и стрелой вылетела из класса, наградив Морган ненавидящим взглядом.
— Браво, Вайцховски! — крикнул кто-то из девчонок.
— А я-то здесь при чем?! — возмутилась Морган.
И тут до нее дошло. «Тебя ждет большой конфуз. Длиться он будет несколько секунд, а го­ворить о нем будут до конца семестра». О боги.
— Так, ну-ка все угомонились! Вайцховски, ты мне надоела. Давай к доске. И держи штаны крепче.

— Дурдом какой-то. — Высказалась Морган на переменке. — Раньше им просто нравилось пред­ставлять, что я ведьма, а теперь они в этом уверены.
— Их можно понять — пожала плечами Рози — Это было очень несвоевременное совпадение.
— Теперь с тебя тоже должна упасть юбка. Тогда и Нелли будут считать ведьмой, и тебе не бу­дет так одиноко. — Предложила Танюха.
— Гениальный план. — произнесла Морган мрачно — Полный восторг.
Девушки, не сговариваясь, вздохнули. По прежнему не сговариваясь, они подхватили сум­ки и сбежали с занятий. Парк был в меру безлюден, погода — бессовестно прекрасна, и по­степенно отвратительное настроение выветрилось. Когда подруги дружно плюхнулись под ближайшее дерево, Морган чувствовала себя почти счастливой. Она достала из сумки книгу.
— Что это? — тут же оживилась Танюха.
— Это — ответ на твой главный вопрос. — увидев выражение лица подруги, Морган усмехну­лась и пояснила — Как зовут моего соседа. На обложке его имя.
Танюха вцепилась в книгу.
— А. Лаэрт? Серьезно, Лаэрт? А что значит «А»?
— Понятия не имею. Александр, Антон, Андрей…
— Асклепий.
Все обернулись к Рози.
— Ну, а что? Лаэрт был отцом Одиссея, так что все может быть.
Морган хихикнула.
— Да что такого-то?
— Рози, ты, наверно, единственный человек, кто в выпускном классе так внимательно читает Гомера.
— Да ладно тебе. Расскажи лучше, как ты узнала про соседа.
Морган рассказала. Одевая события в слова, она снова загрустила. Рози это почувствовала.
— Тебя огорчает, что он записал эту историю, да?
— Да не то чтобы… — ответила Морган. Потом фыркнула и посмотрела прямо на Рози – Да. Чертовски огорчает. И я даже уверена, что это не единственная бабушкина история в его книжке. Просто до остальных я еще не добралась.
— Так он еще и плагиатор, этот твой Адский Демон! – возмутилась Танюха.
— Я бы так не сказала. Может, бабушка ему разрешила это записать, я же не знаю. Или это он рассказал ей, а не наоборот. Он же давно у нас живет. В общем, дело совсем не в нем. Дело в том, что это были мои истории. Для меня. Я с ними росла. – Морган разбила серьез­ность широкой улыбкой – Вот такая я эгоистка! Ладно, Танюха, ты лучше про своего шатена расскажи. Где ты его откопала?
— О-о-о! – Щеки Танюхи запылали. – Ну, ты же мне сказала тогда про стеснительного пар­ня, вот я и решила, чем черт не шутит? Я, конечно, не думала, что все это всерьез, но ты же знаешь, как бывает – человек что-то подсознательно замечает, а потом в шутку говорит и по­падает в яблочко. Вот так и получилось! Мы в книжном познакомились. Смотрю, стоит па­рень, из-за книжки на меня косится, и лицо знакомое. Ну, я и подошла. Сегодня в кино идем.
Морган никогда не думала, что человек может так широко улыбаться без последствий. Та­нюхе это удавалось на сто процентов. Некоторые люди умеют быть заразительно счастливы­ми.
— Надеюсь, ты не начнешь считать меня ведьмой? – Полушутя спросила Вайцховски.
— Если только феей-крестной!

— Я не буду тебя отчитывать за то, что ты прогуляла урок, Моргана. Просто знай, что я то­бой недовольна.
Тетя Катя вошла на кухню прямо с улицы, чего никогда себе не позволяла. От нее пахло сладкими духами и разочарованием. Морган уныло уставилась в чай.
— У меня были веские причины. – пробормотала она.
— Да, я знаю. Евгений Аркадьевич рассказал. Послушай, Моргана…
Тут тетя Катя села за стол.
— Не смотря на то, что сейчас у меня другая фамилия, я очень хорошо знаю, что такое быть Вайцховски.

Кабинет директора пропитался духотой и запахом кофе. На столе раздражающе громко ти­кали часы. Большая пожилая женщина отложила резюме и посмотрела на посетительницу так, как обычно смотрят поверх очков. Девушка ответила псевдоуверенной улыбкой.
— У вас прекрасное образование и опыт. – Произнесла наконец директор. – Вы, я вижу, ра­ботали с трудными детьми?
— Вела факультативные занятия.
— Ясно…
Пауза. Часы тикали.
— Вайцховски – редкая фамилия. Вы, конечно, не родственница целительнице Вайцховски?
Вот оно. Екатерина Вайцховски выпрямилась на стуле.
— Почему же? Марианна Вайцховски – моя мать. И она эзотерический консультант, а не це­лительница. Это разные вещи.
— Вот как? Ну, что же…
Большая женщина в большом кресле замялась.
— И вы одобряете род ее занятий?
Выпрямляться было уже некуда, и Екатерина вздернула подбородок.
— Я считаю, что человек имеет право быть тем, кто он есть. И мне не кажется, что работа моей матери имеет отношение к моей собственной.
Директор сложила бумаги в стопку и выровняла ее, постучав по столу. Потом сняла очки и встретила твердый взгляд Екатерины. По лицу директора пробежали морщинки — она улыб­нулась.
— Когда вы сможете приступить?

Морган сердито буравила взглядом сахарницу.
— Ты не должна убегать. – говорила тетя Катя – Когда убегаешь, ты как будто даешь людям право над собой смеяться. Показываешь, что они сильнее и поэтому могут тебя судить. Ре­шать за тебя, что правильно, а что нет. Не позволяй им этого. Не поддавайся на провокации. Бабушка никогда не поддавалась.
— Конечно же нет! – вспыхнула Морган – И она совсем не сбежала шесть лет назад, оста­вив нас всех расхлебывать эту кашу! Только из-за нее быть Вайцховски – наказание!
Она вскочила из-за стола и вылетела из кухни, споткнувшись на лестнице и врезавшись в соседскую дверь. За дверью что-то упало, но Морган это ничуть не волновало.

А. Лаэрт открыл глаза и настороженно прислушался. Дом ответил звенящей тишиной. Он перевернулся на спину и какое-то время лежал, выталкивая из головы остатки сна. Потом по­чти обреченно отбросил в сторону одеяло.
Можно было бы уже привыкнуть — ночной сон не шел ему на пользу. Стоило расслабить­ся и позволить себе заснуть, когда за окном стемнело, и расплачиваться приходилось вот та­ким пробуждением. Когда совсем не уверен, что кричал только во сне, а не наяву, и не перебу­дил всех соседей.
В клетке под покрывалом нетерпеливо захлопали крылья.
— Да, я про тебя помню. Погоди.
Лаэрт неторопливо оделся, не включая свет, нащупал вокруг несколько пустых сигаретных пачек и окончательно пал духом. Придется идти за куревом. А ближайший круглосуточный магазин как раз за тем чертовым перекрестком. С другой стороны, и до парка так ближе, а звереныш уже весь извелся… Нельзя же, в самом деле, постоянно избегать этого места.
Да, хватит и того, что в дом до сих пор войти не можешь, вспыхнула в голове дурная мысль. Лаэрт прокрался в ванную и мстительно плеснул в лицо холодной воды. Значит, пере­кресток. Ничего. Переживу.
Летучая мышь запищала, почувствовав ночной воздух. Лаэрт поставил клетку на крыльцо и открыл дверцу.
— Ну, что? Не полетишь?
Он знал, что не полетит. По неведомой причине звереныш соглашался вылезать из клетки только в парке, а там уже отказывался в нее возвращаться. Прилетал он под утро, перед са­мым рассветом, когда его бескрылый друг уже ложился спать. Вот и теперь зверек недоволь­но чихнул и наклонил голову, буравя Лаэрта красноречивым взглядом.
— Ладно, уговорил.
Рука привычно подхватила клетку, и мышь, успокоившись, повисла вниз головой, покачи­ваясь в такт шагам.
Перекресток был странным местом. Здесь заканчивался город и начинались частные, при­городные, дома, большей частью старые и покинутые жильцами. Иногда такие дома выкупа­ли, сносили и на их месте строили новенькие, аккуратненькие домики, с одинаковыми крас­ными крышами и черными кошками у крыльца. Их владельцы засаживали клумбы гербера­ми, вешали в садах гамаки и ездили на малолитражках. Которые разбивались. На этом самом перекрестке.
Никто не знал, в чем тут дело. То ли дорожная планировка была ни к черту, то ли невнима­тельных водителей здесь было в разы больше, чем во всем остальном городе, но раз в месяц, а то и чаще, на перекрестке случались аварии. Бывали ерундовые, не о чем говорить, просто закрасить царапину на боку и радоваться, что обошлось. А бывало и так, что погибали люди. Погибали страшно.
Несколько лет назад здесь даже поставили светофоры, но это не помогло. Многие считали, всему виной вода в канале. Она была странного грязно-желтого цвета, от которого кружилась голова, если долго смотреть на течение. Кто-то даже брал пробы воды, но анализ не показал ничего, кроме обычных глинистых примесей. Просто такое вот место. Прими как есть и обхо­ди, если можешь.
Лаэрт мог. Но не стал. Поэтому, когда на перекресток ворвалась машина, он был единственным, кто видел, как она разбилась.

Утром Рози появилась перед крыльцом Вайцховски в малиновой юбке и ярко-желтом пи­джаке в полосочку. Она стояла и терпеливо ждала, пока Морган соберет раскиданные по всей комнате книги и тетради и сложит их в сумку. Судя по долетающим из окна ругательствам, процесс шел не очень успешно. Наконец из-за занавески показалась рыжая взъерошенная го­лова:
— Уже бегу!
Морган скатилась по лестнице, распахнула дверь и врезалась в своего соседа.
— Ой! Прости, я…
Сосед бросил на нее взгляд и прошел мимо, пробормотав:
— Забей.
В руке у него была полупустая бутылка портвейна. Морган посмотрела ему в спину и по­далась было следом, но остановилась, повернулась и вышла на улицу.
— Что-то случилось? – спросила Рози.
— Похоже на то. Я не в курсе. – Отозвалась Морган. И добавила, больше для себя – Это не мое дело.
Рози посмотрела на нее, но ничего не сказала.
Нелли появилась за минуту до того, как все вошли в класс. Она выглядела притихшей и какой-то раздавленной. Морган почему-то сразу вспомнилась соседская спина и портвейн, и ее больно кольнул стыд. Что, теперь тоже скажешь – не мое дело? Опять отвернешься и уй­дешь? Она совсем уже было собралась подойти к Нелли и обо всем поговорить, но тут кто-то за спиной опять помянул упавшую юбку. Нелли обернулась к шутнику, но не со злостью, а как-то даже рассеянно.
— Так, а ну-ка заткнулся! – вдруг рявкнул Толик – А то я сейчас с тебя штаны спущу.
Шутник растерялся.
— Толь, ты чего? Я же пошутил.
— Вот и не шути больше так глупо.
Толик подошел и деликатно обнял Нелли за плечи. Она что-то ему сказала и вдруг огляну­лась на Морган. Это был очень странный взгляд. Морган ожидала молний и яда, но увидела кое-что совсем другое. Ее как будто оценивали и чего-то ждали. Но не вражды и даже не из­винений, а чего-то… чего-то еще. Она потянулась на этот взгляд, и в этот момент учитель открыл двери в класс. Объяснения пришлось отложить.

Все вокруг тебя – та же любовь, только называешь ты ее по-другому. Каждое новое утро – это любовь. Стоит только посмотреть, как выплывает из-за горизонта солнце, и ты поймешь это, даже не так – вспомнишь, что всегда это знал, просто так привык к этому знанию, что перестал замечать. Оно будто бы стерлось внутри тебя, но теперь, вот сию же минуту, при­слушайся к нему, оно орет прямо тебе в ухо, пытается докричаться: «Эй! Это все по-настоя­щему! Слышишь? Эй!» Все вокруг тебя – это любовь.
Но люди, люди… Такие маленькие, крошечные люди, как тяжело им плыть в этой огром­ной, огромной любви, которой так много, что ее почти невозможно вынести…Что делать им, таким крошечным людям, когда все вокруг них кричит «Я люблю тебя, ты, слышишь? Лю­блю, каким бы ты ни был. Ты – часть меня. И я – река, я дам тебе воды умыться и утолить жа­жду. Я – земля, и если ты скинешь обувь и пройдешь по мне босиком, я поцелую твои ступ­ни. Я – воздух, и я внутри тебя, я вокруг тебя, ты дышишь мной… Ты просто будь. Я люблю тебя»
Как выдержать? Как не отмахнуться, испугавшись, сделав вид, что ничего не знаешь и не чувствуешь? Уткнувшись в свою суету, отгородиться ею от этого крика… Забыть его, стереть внутри, и все же слышать, слышать каждой клеточкой своего существа… Как же?.. За что?..
Морган загнула уголок странички и пробормотала, глядя на нее:
— Ты сам-то в это веришь?
— Что? – всколыхнулся сидевший рядом с ней парень.
— Ничего, это я себе.
Она аккуратно закрыла книгу и украдкой запихнула ее в сумку. Лаэрт Лаэртом, но иногда надо и поучиться. Рука потянулась к ручке и принялась записывать урок. Глаза внимательно следили то за возникающими буквами, то за учителем.
… Какая, все-таки, чушь. Играть в то, что бывают ведьмы. Играть в другого человека, как в игрушку – придумывать его, приписывать ему сверхспособности, только чтобы пощекотать свою жажду разнообразия. Разбавить этим свою пресную ежедневность. И прекрасно знать, что это – игра. Игра, и все тут. И другая игра. Бабушкина. Игра во что? Зачем? Зачем же ты начала эту игру, бабушка? Зачем выпустила ее на свободу, позволила вырасти и пустить кор­ни у них в головах, такие крепкие, что не выкорчевать даже теперь, когда тебя здесь нет? Мо­жет, ты и уехала потому, что поняла – слишком они цепкие, эти корни? Слишком многого от тебя требуют? И сейчас тебе стыдно за это, так стыдно, что ты «сдала позиции»…
Да. Только мне не должно быть стыдно из-за их выдумок. И не будет. Обойдутся.
Морган нашла глазами Нелли. Она сидела чуть впереди, рядом с Толиком, и писала в тет­ради все с таким же рассеянным видом. Толик почувствовал ее взгляд, обернулся и как будто прочел по лицу, что было у нее на уме. Он чуть заметно покачал головой: не надо. Она кивну­ла и вопросительно приподняла брови. Губы Толика сложились в слово – потом. Морган сно­ва кивнула и сосредоточилась на уроке.
Потом, на перемене, Нелли внезапно исчезла. Никто даже не заметил, когда именно это произошло, настолько тихой она сегодня была.
— У нее семейные проблемы. – пояснил Толик нескольким интересующимся и подошел к своей компании.
Танюха и Морган тут же прервали разговор и повернулись к нему.
— Все очень плохо, девчонки. У Нелли тетя и двоюродная сестра попали в аварию. Вчера ночью. Тетя только ногу сломала и пару ребер, а сестра в реанимации. И ничего с ней не по­нятно.
Танюха присвистнула.
— Как же они так?
Толик только что не плюнул:
— Да перекресток этот… Снесли бы его уже, что ли. Так что, Морган, ты пока ее не трогай. Потом поговорите.
— Поняла… — Морган закусила губу – Слушай… Если ей что-нибудь понадобиться, помощь какая-нибудь, я…
Он перебил:
— Я передам. – и пояснил – Мы соседи. Вы только не рассказывайте про аварию никому, ладно? Потом все все равно узнают, но пока не надо.
Девочки молча кивнули. А что тут скажешь? Толик чуть улыбнулся – молодцы, спасибо, — и ушел искать классную руководительницу.
— Толик – человечище. – Резюмировала Танюха.
— Да. С огромным сердцем. – Подтвердила Рози.
Морган промолчала. Она вспоминала взгляд, который ей послала Нелли, и гадала, что бы все это значило.

К концу учебного дня погода стала стремительно портиться, и с последним звонком на землю упали первые капли дождя. Школьники сбились в кучки под козырьком крыльца и бу­равили пространство негодующими взглядами. Рози кое-как укрыла подруг своим зонтиком (розовый с салатовыми барашками) и повела по домам. Лужи, казалось, двигались по дороге вслед за девушками, выбирая момент, когда никто на них не смотрит, чтобы кинуться под ноги. В очередной раз окунув кроссовок, Танюха вздохнула:
— Эх, накрылось мое свидание…
— Вы что, каждый день видитесь? – удивилась Морган.
— Ну… Стараемся. У нас многие интересы совпадают, так что мы теперь делаем вместе то, что раньше делали отдельно. И не мешаем друг другу. Ну, и он обещал мне с физикой по­мочь, как раз сегодня.
— Здорово… — протянула Рози. – Я бы тоже хотела так удачно влюбиться.
— Ну так и влюбишься! Вот как я – приглядишься и увидишь своего принца. Тебе еще и проще – он наверняка будет с томиком занимательной орнитологии, или что ты там сейчас изучаешь?
— Зоопсихологию. Кстати, очень интересно, у Лоренца…
Танюха застонала:
— Рози! Мы говорим о любви!
Рози сникла.
— Я помню. Просто, ты же знаешь, у меня с этим… не очень.
— Да, цыганское проклятье, или что там это было. Я помню. Ох, Рози, по-моему, верить в такие вещи так же глупо, как в то, что Морган – ведьма.
Морган задумалась. Рози, милая девочка, отличница, душа-человек…
— А ведь это может сработать.
— Что сработать?
Вайцховски остановилась. Есть люди, настолько щедро одаренные природой, что для здо­рового цинизма в них просто не хватило места. И они появились на свет с неизлечимой на­ивностью, не ослабевающей, что бы с ними ни происходило. Такие до конца жизни искренне удивляются, когда люди начинают вести себя по-свински, и не могут понять, как это возмож­но. Хотя рядом с ними таких людей, наверно, не много. Рядом с ними тебе хочется быть луч­ше…
Рози и Танюха выжидательно смотрели на подругу.
— Вот что. – Наконец произнесла Морган – Я тебя сейчас расколдую. Ты же веришь, что моя бабушка – ведьма?
— Н-ну… Не знаю даже…
— Ну, кое-что она точно умеет. Значит, и я кое-что умею. Закрой глаза.
Рози подчинилась, и Морган, кое-как извернувшись под зонтиком, щедро щелкнула подру­гу по носу.
— Вот теперь на тебе нет никакого проклятья. С этого момента, Рози, твоя внутренняя кра­сота начинает сиять, и ее сияние просачивается сквозь… в общем, его видно снаружи. Всем становиться очевидно, что ты самая красивая девушка в классе. Даже самая красивая в шко­ле. – Морган оглядела малиновую юбку и полосатый пиджак Рози и добавила – но тебе нуж­но сменить стиль. Прямо сегодня. Глаза можешь открыть.
Рози стояла в мокрых туфлях, с зонтика капало ей за шиворот, но она улыбалась.
— Спасибо. И правда, чувствую себя лучше.
— А со стилем я тебе помогу – предложила Танюха. – Пойдем сейчас ко мне. Я тут растол­стела, и у меня осталась куча классных вещей твоего размера. Если тебе понравится, я буду смотреть на тебя и вспоминать, какой была в них красавицей. Кстати, заодно поможешь мне с физикой.
— А твое свидание?
— Ну я же не садистка – гонять Серегу под таким дождем. Завтра сходим куда-нибудь.
— А Морган?..
— А я заберу твой зонтик и спокойно дойду до дома. Ох, девчонки, идемте уже хоть куда-нибудь, мокро здесь!

— Тетя Мара, вы боитесь смерти?
— Боюсь. Немножко. А ты?
— И я боюсь. Очень. Особенно чужой.

В дождливую погоду старый деревянный дом наполнялся запахом особенного уюта. Это было мягкое, сентиментальное тепло, идущее от больших чайников с цветочным узором на боку, кружевных салфеток и лимонных пирогов. В такое время каждая комната превращалась в плед, заботливо наброшенный на плечи.
Тетя Катя стояла у плиты и помешивала в кастрюльке что-то, пахнущее корицей и вишней. Рядом на тарелке лежала кучка золотистых тостов. Щелкнул замок входной двери, и через минуту в кухню просунулся нос Морган. Тетя Катя улыбнулась племяннице.
— Привет! Промокла?
Дверь открылась шире, и вслед за носом вытянулась его владелица.
— Могло быть хуже. Рози одолжила мне зонтик. Чем это так пахнет?
— Вишневое варенье.
Морган облизнулась. Повариха посмотрела вниз, на лужу, медленно растекающуюся из-под кроссовок вновьприбывшей. Взгляд стал укоризненным.
— Да-да, уже бегу переодеваться!
Она побежала к лестнице, как вдруг соседская дверь открылась и ударила ее в плечо. Из комнаты появилась виноватая голова Лаэрта.
— Прости! Не убил?
— Просто наповал. Мой мокрый призрак будет мучить тебя по вторникам.
Сосед покачал головой и сказал без улыбки:
— Вторник уже занят. Приходи в пятницу.
— Договорились.
Морган почавкала в свою комнату. Ну что ж, если человек может шутить, у него не все так плохо, как кажется. В конце концов, может, ему просто захотелось портвейна с утра порань­ше. Для него-то это уже, считай, ночь. Да, и, кстати, это все еще не твое дело. Так что переодевайся и дуй вниз, к варенью. Сегодня твое место там.
Переборов ноющие призывы вкусовых рецепторов, Морган все-таки решила сначала забе­жать в оранжерею, проведать галчонка. Тот сидел на самой большой кадке и деловито выкле­вывал из земли ракушки. Тарелочка с кормом была перевернута, а еда рассыпана по всему полу. Услышав шаги, птенец поднял голову, оглядел посетительницу и клюнул декоративный подсвечник.
Какое-то воспоминание высунулось из небытия и ткнулось в сознание своим холодным носом. Оранжерея, полная маленьких, трепещущих огоньков. Разлитые по полу и стенам тени. Бабушка с трубкой в зубах: «Вообще, конечно, курить при растениях почти то же самое, что курить при детях. Но если иногда не вольничать, тем более в собственном доме, зачем во­обще все?» И ее собственный, забытый детский восторг, теплый и чуть пузырящийся, как ли­монад. Сопричастность таинству.
Морган вдруг разозлилась. Всколыхнулась недавняя, уже остывшая было, ссора с тетей Катей. Свечи, трубки… Да как она может?.. Какое она имеет право вспоминаться вот так? Глупости. Все — глупости.
Галчонок удивленно подскочил, когда рыжая девочка, потоптавшись возле цветов, вдруг наподдала ногой лейку и вышла вон. Лейка обиженно завалилась на бок. Птенец запоздало возмутился и подумал, что люди — совершенно безумные существа.

Лаэрт стоял на крыльце, мерз и курил. Он вспоминал старика сторожа и его правую руку, изрезанную толстыми шрамами. Дедок был жилистым, крепким, носил рубашки с короткими рукавами, из под которых, кроме шрамов, выглядывали синие линии старых татуировок. Он никогда не говорил о том, как и где повредил руку, вообще не вспоминал о ней, пока не при­ближалась непогода. Тогда сторож метался по дому, хватаясь то за одно, то за другое дело, обматывал рубцы холодным мокрым полотенцем и рявкал на каждого, кто пытался с ним за­говорить.
Где бы найти такое полотенце…
Из дома выскочила Морган, увидела на крыльце Лаэрта и смущенно улыбнулась. Вид у нее был разгневанно-растрепанный. Точь в точь галчонок, подумал Лаэрт и протянул ей пач­ку.
— Куришь?
— Нет. — Ответила Морган и взяла сигарету.
— И правильно — Лаэрт поднес ей зажигалку — Никакого удовольствия.
Она молча затянулась и поморщилась — крепкие.
— У тебя все в порядке? — спросил сосед.
— Нет. А у тебя?
— Та же фигня.
— Ясно. — Морган сделала еще пару затяжек, с ненавистью поглядела на сигарету и затуши­ла ее о перила. — Пойдем, чайку попьем?
— Пойдем.
Тетя Катя переливала густое, тягучее варенье в креманку. Вишни переваливались через край, сверкая, как рубины. На столе стояли две чашки из тонкого фарфора и такие же блюдца с венком незабудок по кайме. Лицо тети Кати было счастливо-умиротворенным, светло-рыжие волосы косой сбегали по левому плечу, и во всем ее облике было что-то очень ванэй­ковское. Вид несколько портил старый передник с картинкой женского тела в кружевном бе­лье. Вот она подняла голову и посмотрела на вошедших. Во взгляде тут же появилась холод­новатая отстраненность, как бывало всякий раз в присутствии Лаэрта.
— Добрый день. — поздоровалась она.
— Добрый. — отозвался Лаэрт. — Волшебный запах.
С кастрюльки упала последняя капля, и тетя Катя подвинула креманку по столу:
— Угощайтесь!
Морган вильнула к буфету за еще одной чашкой, но тетя остановила ее.
— Я пока не буду. Совсем забыла, ко мне скоро придут за книгами, нужно их собрать. Дегу­стируйте без меня.
Она аккуратно сняла передник и выплыла из кухни. Морган мысленно пожала плечами. В ее руках уже сверкал чайник, и в чашки лилась пахнущая бергамотом заварка. Лаэрт наблю­дал за ней с полуулыбкой и чувством легкого дежа вю. За всем этим уже саднило будущее со­жаление. Нужно рассказать. Но как можно рассказать такое? Как можно — ей?
— Ну вот. — девушка взяла тост и окунула ложку в варенье. — В школе меня считают ведь­мой. Из-за этого и одного дурацкого совпадения у меня теперь есть смертельный враг. А еще все вокруг напоминает мне бабушку. Которую после всего ее мистического творчества и вспоминать не стоит. Как-то так. А что случилось с тобой?
Лаэрт поерзал на стуле, устраиваясь поудобней, бессознательно вытащил зажигалку и несколько раз повернул колесико. Огнек коротко вспыхнул, погас, вспыхнул…
— Зря ты так. — Произнес Лаэрт. — Твоя бабушка… Я ей очень многим обязан. Я…

Я родился в этом городе. Когда-то у меня была семья — отец, мать и старшая сестра. Мы жили в том доме недалеко от перекрестка, знаешь, такой мрачный, громадный, теперь совсем пустой, как дом с привидениями. Там внутри две лестницы на второй этаж и огромный ка­мин. Я не видел его уже двадцать три года… Последний раз — в тот самый вечер. Родителей не было дома, мы с сестрой играли в индейцев в гостиной и брали оттуда золу, чтобы раскра­сить лица… А потом кто-то позвонил в дверь. Сестра накинула мамин халат и пошла узнать, кто там… Там был человек в форме. Он сказал нам, что была авария, что нужно позвонить кому-то из взрослых… В общем, мы с сестрой остались одни. Сестра тогда училась в гимна­зии, она была талантливой пианисткой. Соседи взяли ее к себе, чтобы она продолжала учебу, а меня не смогли. Мне пришлось уехать в Город. У нас там были родственники. Опекунство им не давали по старости, но они приглядывали за мной, иногда забирали на выходные. Умерли оба, в один день, когда мне было шестнадцать. Я пытался найти сестру. Узнал, что она вышла замуж и уехала. А потом, через пару лет, когда детдом для меня кончился, вдруг выяснил, что она вернулась. С дочерью. Нам даже удалось созвониться, и после выпуска я поехал обратно, сюда. Сестра должна была меня встретить, но я приехал раньше и ждал ее на крыльце. Потом решил прогуляться. Дошел до перекрестка. Сестра как раз подъезжала к нему на машине. Увидела меня, узнала… А потом машину занесло и бросило под грузовик. Просто так, на пустом месте, занесло и все. Я сначала ничего не понял. Потом побежал к машине. Сестра увидела меня, я хотел что-то сделать, а она все повторяла — вытащи Сашку, вытащи Сашку. Я вытащил, но помочь уже не смог. Мне потом сказали, что ничего нельзя было сделать, они обе слишком сильно пострадали. Приехала скорая, и все остальные, меня посадили куда-то на обочину, что-то спрашивали, а я ничего не понимал. А потом откуда-то появилась твоя бабушка, сунула мне сигарету и фляжку с коньяком. И увела оттуда.
Похоронами тоже она занималась. И вообще всем. Я только пил. Пока как-то утром она не заставила меня обо всем поговорить. Потом дала мне лопату и корзину с желудями, сказала — копай землю и сажай деревья. Сколько сможешь, пока не упадешь. Я и сажал, до самого вечера. Не знаю почему, но это помогло. Вынырнул. Только в свой старый дом так и не вер­нулся. Так здесь и живу.

— О боги. — Морган смотрела на Лаэрта, и глаза у нее были огромные. — А я, дура, жалуюсь, что меня в школе обижают.
Лаэрт пожал плечами и поднял к губам чашку, будто спрятался:
— У каждого свое горе. Не надо сравнивать.
Он осторожно подул в чашку, сгоняя к краю воображаемые чаинки, и Морган как-то вдруг разглядела морщины у глаз, густую щетину и жесткие волоски на пальцах рук. И с каким-то непонятным удивлением подумала: эй, а ведь он куда старше меня. И, секунду спустя, удив­ляясь уже своему запоздалому открытию: ну конечно, старше, он же писатель, и я его помню, он жил здесь, когда я была совсем маленькой, тогда почему же мне казалось…
— Вчера ночью на перекрестке была авария. Ты ведь был там, да?
Лаэрт кивнул.
— Машину занесло. Я вызвал скорую.
Разбитая машина. Женщина и девочка. Еще раз. О боги. Морган потянулась через стол и взяла его за руку. Лаэрт улыбнулся быстрой смущенной улыбкой и наконец посмотрел на нее.
— Слушай… Мне нужно тебе еще кое-что рассказать.
— Моргана, ты занята? — тетя Катя вошла, мазнула взглядом по Лаэрту и обратилась к пле­мяннице. — Мне нужна твоя помощь. Одной мне все не унести.
— Прямо сейчас?
— Да. Машина через минуту уже подъедет.
Морган переместилась в стоячее положение, пробормотала: «Я на минутку» и последова­ла за теткой. На полу в ее комнате действительно стояли несколько стопок аккуратно перевязан­ных книг, но девушка не очень удивилась, когда тетя Катя сказала:
— Я смотрю, ты подружилась с нашим соседом.
Морган, как и все рыжеволосые, краснела очень легко. Но сегодня, видимо, щеки взяли выходной и остались своего цвета. Вместо них выступило все лицо, мимически изобразив что-то неопределенное. Тетя Катя хмыкнула. Это был многозначительный хмык.
— Ну, сложно не подружиться с человеком, который знакомится с тобой, одетый в одеяло. — наконец ответила Морган. — Почему он тебе не нравится?
Вместо ответа Морган получила тяжелую пачку книг и покорно понесла их вниз. Когда она вернулась, тетя Катя продолжила разговор:
— Я хочу попросить его съехать. Скоро приедут твои родители, нас здесь будет слишком много.
— Тетя Катя! Почему тебе не нравится Лаэрт?
Тетя Катя подняла еще одну пачку, подумала и поставила ее на место.
— А почему ты называешь его Лаэртом?
— Ну… Его же так зовут, разве нет?
Тетя Катя хихикнула, совсем по девчачьи.
— Это он тебе сказал?
— Нет, я просто нашла его книгу. Или это не его?..
— Его. Лаэрт- это псевдоним. — Она помолчала и добавила — А не нравится он мне потому, что он был здесь, когда пропала твоя бабушка. Они тоже дружили. Мама привела его в дом… И я не верю, что он ничего о ней не знает.
Морган обдумала ее слова. Он собирался ей что-то рассказать… Она уже открыла рот, что­бы сообщить об этом тете, но вместо того схватила сразу две пачки книг и побежала вниз по лестнице. Некая часть ее сознания посмотрела на нее с укором, но Морган поста­ралась не обращать внимания. Дождь почти перестал, было слышно, как по лужам прошур­шала машина и остановилась у крыльца. Девушка открыла дверь, чтобы впустить посетите­ля, и увидела, как от дома отъезжает велосипед. С Лаэртом, чтоб ему. Вот и поговорили.

Мы полны страхов. Нет, не так, мы переполнены страхами. Страхи вживлены в нашу при­роду так же, как информация о количестве рук и ног, цвете глаз, вдохах и выдохах. Страхи го­нят нас вперед, заставляют меняться, приспосабливаться и приспосабливать. Эволюция? Ци­вилизация? Примат встал на ноги, потому что боялся неизвестности. Научился строить дома, потому что боялся диких зверей. Научился охотиться и обрабатывать землю, потому что бо­ялся голода. Вырос над собой прежним, стал человеком. И вместе с собой вырастил свои страхи. Дал им имена, а некоторым — лица. Каким-то достались песни, каким-то целые ле­генды. А каким-то — просто темные уголки разума, куда предпочитают не заглядывать даже вооружившись какими-никакими знаниями.
Страх потерять и страх не найти. Страх умереть и страх жить. Страх показаться не тем, кто ты есть, и оказаться именно тем. Страх поменять и страх поменяться. Страх полюбить и страх не быть любимыми. Страх однажды проснуться и осознать, что все, что было в твоей жизни до этого — не правильно, и страх, что это пробуждение будет последним.
Всю свою историю человек становился человеком, преодолевая. Нам даны страхи, чтобы, побеждая их, мы почувствовали, насколько на самом деле сильны.

По некоторым неписаным законам Вселенной, дурнушки, отдавшись в добрые руки стили­стов и парикмахеров, а то и просто подружек, превращаются в невиданных красавиц. Но, ви­димо, даже у неписаных законов есть заковыристые подпункты, которые позволяют Вселен­ной вывернуться. Рози, конечно, перестала быть похожа на мокрого котенка. Она стала похо­жа на котенка, высушенного феном и аккуратно подкрашенного. Возможно, кое-что из этого даже пошло ей на пользу. Жесты стали увереннее, улыбка — чуть менее отсутствующей, а некоторые индивидуумы мужского пола вдруг обнаружили, что у Рози, оказывается, есть ноги. Но в общем и целом…
Когда Морган плюхнулась рядом, Рози вынула изо рта карандаш и прошептала:
— Ну, как? Чувствую себя пародией на Танюху.
— Не волнуйся. Твоя индивидуальность пробьет даже чужую одежду.
— Тогда все в порядке. Спасибо, что расколдовала меня. — произнесла Рози и уткнулась в книгу.
Морган хмыкнула и последовала ее примеру. Она не заметила, как при последних словах напряглась спина сидящей впереди Нелли.

— Морган!
Она обернулась, а вместе с ней Рози и Танюха. Нелли приближалась к ним, как волчица. Подойдя почти в плотную, она произнесла:
— Надо поговорить.
— Хорошо.
Морган неуверенно оглянулась на подруг. Танюха тут же схватила Рози за руку и потащила в сторону, бросив:
— Мы в кафе.
Когда девчонки скрылись из виду, Нелли скрестила руки на груди и решительно устави­лась на Морган.
— Толик говорил, ты предлагала свою помощь.
— Да, конечно!
— Тогда помоги. У сестры завтра операция. Если она выдержит, может быть, поправиться. Шансов очень мало.
— Что нужно сделать?
Нелли развела руками:
— А что ты обычно делаешь? Что ты делала, чтобы Танюха встретила этого парня, чтобы Рози стала такой, чтобы… чтобы с меня юбка упала?
— Ничего! Нелли, правда, это все просто дурацкие совпадения, а Рози… Рози верит в кол­довство, вот и все. Я ее просто убедила…
Нелли замотала головой.
— Слушай. Одно совпадение — да, может быть. Но три подряд? Так не бывает. Ты что-то можешь. Да, может, ты сама не знаешь, как это получается, но у тебя получается. Попробуй еще разок. Сделай так, чтобы Юлька выжила.

Морган бухнула входной дверью, набрала побольше воздуха и заорала:
— Лаэрт!!!
Раздался грохот, будто кто-то упал с кровати. Лаэрт выскочил из комнаты в одних трусах и ошалело уставился на соседку.
Глаза Морган метали молнии.
— Где она?
— Кто?
— Так, слушай. Я сейчас зверски зла. Я не хочу слышать, что ты не в курсе, что тебя не было дома, что это не твое дело и прочую хрень. Сейчас ты мне просто скажешь, где, черт возьми, моя бабушка. Ну? Где она?
Они молча смотрели друг на друга. Тишина звенела, громче с каждой секундой. И вдруг, внезапно, как выстрел:
— Морган, она умерла.
Вот и все.

Марианна Вайцховски пила кофе и курила. Рядом на диване стоял упакованный рюкзак со всем необходимым: пара смен белья, табак, аптечка, красивое платье, кошелек и документы. Лаэрт сидел на полу, скрестив ноги, и смотрел на нее.
— Вы уверены?
Она кивнула.
— Дети поймут. А Морган… Со временем и она тоже поймет. Ты ей расскажешь. Ей первой, запомни. Когда — решишь сам. Сделаешь?
— Да.
Марианна поставила чашку на стол, положила рядом трубку и поднялась.
— Тогда пойдем.
Лаэрт чуть помедлил.
— С вами все будет в порядке?
Ведьма улыбнулась.
— А то как же!
Лаэрт взял ее рюкзак, открыл перед ней дверь, и они вышли в темноту.

Оранжерея плыла перед глазами. Где-то в цветах озорничал галчонок, давно выздоровев­ший, но почему-то отказавшийся улетать. Сквозь стекла светило солнце. На улице кто-то смеялся.
Звучала флейта.
Лаэрт остановился на пороге и затих. Звуки прикасались к нему, проходили насквозь через солнечное сплетение и возвращались обратно к Морган. Он чувствовал их, как тонкую, но очень прочную нить, связывающую, сшивающую… Но что за глупости, ведь он знал об этой нити, она была всегда, конечно, ведь Мара просила… Нет, ерунда. Раньше. Все было раньше. Иногда просто невозможно не стать кому-то другом.
Флейта споткнулась и смолкла.
— Плачешь? — спросил Лаэрт.
— Нет. — ответила Морган и вытерла слезы.
— Ясно.
Он сел рядом. Галчонок перелетел с балки на балку и застучал, прицеливаясь по жучкам.
Морган повернула голову и уставилась на Лаэрта.
— Ну, что молчишь? Рассказывай давай.
Лаэрт вздохнул.
— У нее был рак. Она слишком много курила… Это очень поздно обнаружилось. Тогда она решила, что не хочет умирать здесь, на глазах у всех. Не хочет, чтобы ее видели и помнили такой… Она собрала вещи и уехала путешествовать. Легко, как будто в отпуск. Как и все, что делала. Через полгода мне пришло свидетельство о смерти… Я должен был сохранить его, пока ты не повзрослеешь, и отдать тебе. А до тех пор никому ничего не говорить. Она очень тебя любила, Морган.
Морган промолчала. Потом еще раз вытерла слезы и ответила:
— И я ее тоже.
Лаэрт кивнул.
— А ее истории ты когда записал?
— А я-то думаю, почему вдруг Лаэрт?.. Ты нашла книгу.
Теперь кивнула Морган.
— Почти сразу записал, как она уехала. Чтобы сохранились. Вообще, на самом деле, для тебя. Получилось?
— Еще как. Ты талант.
— Спасибо.
— Как тебя зовут?
Сосед поморщился:
— Слушай, пусть лучше будет Лаэрт, а?
— Напоминаю, ты говоришь с девушкой, которую назвали Морганой. Так как?
Он сказал.
— Ты серьезно?
— Боюсь, что да.
Помолчали. Морган подняла голову к потолку, чтобы не выпустить новые слезы, и вопро­сила:
— Что же мне теперь делать?

— Привет, Нелли. Я хочу попробовать. Только не знаю, как. Наверно, мне нужно придти в больницу и посмотреть на твою сестру или что-то такое… Ты сможешь это как-то организо­вать?
Телефонная трубка ненадолго задумалась.
— Да. Смогу. Перезвоню через час.
Морган спрятала телефон и посмотрела на Лаэрта.
— Ну, вот. Теперь мы либо герои, либо идиоты.
— В любом случае, теперь нас двое. Кем бы мы ни оказались.

Стена была огромной и выглядела представительно, как кадиллак. Где-то она заканчива­лась, и это «где-то» было отмечено светящимся квадратом — окошком КПП. Возможно, дальше, с другой стороны больницы, стену освещали фонари. Может, в их свете она выгляде­ла не так безнадежно.
— Ты уверена, что здесь нет какого-нибудь видеонаблюдения, или что с той стороны меня не ждет бешеный ротвейлер?
Нелли пожала плечами:
— Да вроде не должен. Нас бы предупредили.
— Не очень-то обнадеживает… — проворчала Морган и примерилась к стене. Она была до неприличия гладкой.
— Ну, по крайней мере, ты уже будешь в больнице. — утешила Танюха.
Морган фыркнула. Потом собралась.
— Так. Я перелезаю и бегу налево, до маленькой двери. И жду там.
— Да.- подтвердила Нелли. — А я звоню медсестре, и она тебя встречает.
— Хорошо. Асмодей, поможешь?
Лаэрт кивнул и подошел к стене, подставляя руки. Девушка взлетела вверх, уцепилась за край и скрылась на той стороне. Через мгновение оттуда донесся шорох кроссовок по песку. Морган ушла.
Стоявшие под стеной переглянулись.
— Асмодей? — переспросила Танюха.
— Угу. А что?
— Нет, решительно ничего.

Морган приземлилась и застыла, пытаясь сориентироваться. Потом рванулась с места, до­бежала до угла и замедлилась в поисках нужной двери. Дверь нашлась почти сразу. Она вы­глядела так, как будто ее не открывали лет двести. Морган заставила себя не думать об этом, прислонилась к стене и стала ждать. Наконец, за секунду до полной паники, за дверью что-то зашебуршало. Она открылась без единого скрипа. Морган нырнула внутрь.
Ее встретила очень маленькая женщина с очень длинными волосами, убранными в косы. Почти бегом они добрались до маленькой комнатки, в которой лежал белый медицинский ха­лат и повязка.
— Переодевайся и мой руки. — велела женщина. — Быстрее, мне нельзя уходить надолго.
Морган повиновалась. Последовал еще один полубег по коридорам, вверх, вниз, налево, по какой-то лесенке… Морган поняла, что запоминать дорогу бесполезно, и просто шла за медсестрой.
— Было бы куда проще, если бы ты пришла в часы посещений. — пропыхтела женщина — Я бы тебя просто спрятала.
— Мы опоздали. — призналась Морган.
— Да, знаю. Молодец, что вообще пришла.
Девушка покосилась на спутницу.
— Думаете, получится?
Медсестра поджала губы.
— Я не очень верю в такие вещи. Твоя бабушка как-то мне помогла, но это была помощь психолога, а не… — она оборвала фразу и продолжила — Ты молодец, что пошла на это. Те­перь, что бы завтра ни произошло, они будут уверены, что сделали все возможное. Тебе сюда.
Они стояли перед ничем не примечательной белой дверью. Морган почувствовала, как мир вокруг становиться ватным. Откуда-то издалека донесся голос медсестры:
— Приборы и провода не трогать. Трубки не трогать. Можешь дотронуться до правой руки, она не в гипсе. Лучший вариант — сидеть на стуле рядом. Все ясно?
— Да.
— Ну иди, девочка моя.
Дверь открылась. Морган медленно вошла в палату. Что теперь? Во всей этой суматохе она как-то не успела об этом подумать. Или просто не верила, что зайдет так далеко? На кро­вати лежало маленькое, прикрытое простыней существо. Юлька. Морган тихонько опусти­лась на стул. Осторожно положила ладони на простыню. Закрыла глаза. И стала молиться.

…Потому что настоящую боль можно вылечить, только давая жизнь…

— Доброе утро, Вайцховски!
Нелли в школе не было. Как раз сейчас Юльку оперировали.
Все было как всегда. Кто-то шутил, кто-то смеялся, кто-то пытался учиться. Рози, тщатель­но причесанная, была прекрасна в своем желтом пиджаке. Морган ничего не замечала. Таню­ха, которой ночью пришлось уйти домой, накинулась было с расспросами, но Морган отвеча­ла кое-как, и та в конце концов отстала.
— Асмодей-то тебя дождался?
— Конечно.
В середине четвертого урока дверь открылась и в класс вошла Нелли. Бледная и уставшая. Морган вскочила с места и побежала к ней.
— Ну, как?
Нелли медленно улыбнулась.
— Все получилось.

Где-то, в ином времени и пространстве, Марианна Вайцховски отодвинула чашку кофе и приготовилась уходить…
Галчонок высунулся в открытую форточку оранжереи, расправил крылья и полетел…
Асмодей Лаэрт открыл ключом дверь собственного дома и вошел внутрь…
Две девчонки стояли, обнявшись, посреди класса, под удивленными взглядами, и рыдали в три ручья…