Динкин день рождения

Глядя на Борьку, сложно было представить, что он когда-то мог быть женат, таким рыжим, веснушчатым и по-мальчишески худощавым он был. Поэтому, когда вечером он посмотрел на календарь и вдруг заговорил про бывшую жену, Наташа очень удивилась.
— В субботу день рождения дочки. – Сказал Борька.
— А сколько ей лет? – спросила Наташа.
Борька достал из пачки сигарету, прикурил и только тогда ответил:
— Будет восемнадцать.
Наташе было двадцать три. Она улыбнулась и больше ни о чем не спрашивала.

Борька с Ирой развелись шесть лет назад. Они очень любили друг друга и всегда желали друг другу счастья, вот только счастье у них, как оказалось, было очень разным. Потому и развелись. Такое тоже бывает.

Динка – дочка — осталась с мамой. Она была такой же рыжей и веснушчатой, как отец, только глаза были Иркины – карие. Они часто виделись, ходили в кино, прятались от дождя под мостами, а весной, когда все только-только просыпалось, бродили по лесу, иногда вдвоем, иногда с друзьями…

Два года назад Ирка снова вышла замуж. Теперь они жили в центре, в четырехкомнатной квартире, а отдыхать ездили в Италию. Ира носила дорогие платья и туфли на высоких каблуках. Она была очень красивой, и, кажется, наконец была счастлива.

Совсем недавно, полгода назад, Борька встретил Наташу, а Динка – Николоса. Вот так и получилось, что у каждого теперь была своя собственная, отдельная жизнь…

Приглашения на праздник Борька не ждал. И вовсе не потому, что плохо думал о Динке…

— Дзынь!

… или об Ирке, просто понимал, что праздник будет…

— Дзынь!

… скорее официальным, чем семейным…

— Дзынь!

— Алло?

— Привет, пап! – голос был таким громким, что пришлось отодвинуть трубку от уха.

— Привет, Динка! Как же ты кричишь.

— Извини, пап! – голос, однако, ничуть не стал тише — Ты помнишь про субботу?

— Помню, а то как же.

— Ты обязательно приходи! Соберется вся родня… Будет ужасная толпа. Знаю, ты этого не любишь, но… Приходи все-таки, ладно? Ты мне будешь очень нужен.

Борька обещал. Потом, уже положив трубку, он закурил и подумал, как странно будет ему в этой почти карнавальной толпе, в запахах духов, дежурных приветствиях и рассказах о дальних странах…

… Да и что ему подарить своей вот уже совсем взрослой дочери? У него нет счета в банке и своего отеля где-нибудь далеко, не хватает денег на модные драгоценности и совести – на плюшевых мишек, нет личного портного, чтобы сшил для нее платье, нет дорогой машины… В общем, ничего такого, что обычно дарят хорошеньким обеспеченным девочкам на совершеннолетие…

Сигаретный дым медленно взлетал к потолку и таял, оставляя сладковатый привычный запах. В слабом освещении узоры на обоях складывались в строгие одухотворенные лица. Было жарко.

Духи, приветствия, рассказы, духи… Вообще-то, Борька тоже мог многое рассказать, и о разных странах, и о людях, и о море. Только рассказы у него были совсем другие. Не хуже и не лучше, просто такие, которые не расскажешь незнакомому человеку, тем более, если он совсем не похож на тебя. Поэтому Борька обычно молчал. По-доброму молчал.

Последний раз они с Динкой виделись полгода назад, еще до Наташи и Николоса. Тогда была зима, как раз самый холод, и люди на улице кутали улыбки в толстые вязаные шарфы. Отец и дочь встретились у памятника, посмотрели друг на друга и отправились в мороженицу. Там они просидели часа три, болтая обо всяких пустяках, как это обычно бывает, когда встречаются два близких человека. А потом за Динкой приехал отчим. На огромной черной машине, напоминающей шкаф. Мужчины улыбнулись друг другу, пожали руки, Динка запрыгнула в шкаф, и они уехали, скрипя шинами по свежему снегу. Егор, отчим, был хорошим парнем. Он так же, как и Борька, не любил шаблонных фраз и пустых разговоров, и редко близко сходился с людьми. Они с Борькой могли бы стать настоящими друзьями, если бы у них было на это время.

Борька помахал им вслед, улыбнулся и вдруг подумал, как же хорошо, что Динка осталась с матерью, а не с ним, в тесной «двушке».

Утром пришла Наташа. Она всегда приходила, когда Борьке было грустно или что-то беспокоило, хотя он ничего ей не говорил. Просто чувствовала – и приходила. Она налила себе чаю, достала из сумки пирожные и неожиданно сказала, будто прочла мысли:

— Подари ей что-то, что будет понятно только вам двоим. Что-то, важное только для вас.

— Это будет слишком по-детски – возразил Борька, хотя в глубине души знал, что она была права. – Я ведь никогда не замечал, что она взрослеет. Я и сам не очень взрослел как отец.

Наташа пожала плечами. Ей было нечего возразить, и она заговорила о чем-то другом.

Да, раньше это было правильным – дарить то, что важно и понятно только для них двоих. Раньше он бы ни на секунду не засомневался. А теперь вот даже не знал, важны ли для Динки те же вещи, что были важны тогда. Все-таки у нее другая жизнь. И любовь из этой другой жизни. А любовь очень меняет человека, очень…

… Но все-таки, все-таки это же Динка, моя Динка. Та самая…

Как-то раз, еще маленькой, Динка сломала ногу и очень долго не могла ходить. Потом, когда уже сняли гипс, она несколько дней боялась встать с кресла – ей казалось, что кости не до конца срослись, и если наступить на больную ногу, они снова сломаются и не срастутся уже никогда. Ни Борьке, ни Ире не удавалось ее разубедить. А потом Борька вдруг куда-то ушел, и через пару часов вернулся с огромной связкой оранжевых воздушных шариков. К шарикам приделали лямки, как для портфеля, и надели на Динку. Тогда она, наконец, очень медленно встала с кресла, и, как фея на оранжевых крыльях, прошлась по комнате, даже не хромая. Через десять минут они с Борькой уже бегали по песочнице во дворе, а Ира стояла рядом и улыбалась. А вечером, уже усталая, Динка вдруг выбралась из лямок и отпустила шарики в небо. Потом подпрыгнула и повисла у отца на шее:

— Спасибо, папа.

Борька это навсегда запомнил.

Хотя субботу все очень ждали, она все равно наступила внезапно, будто бы обрушилась. Динка бегала среди гостей, суетилась, мяла каблуками подол дорогого платья и сияла. Людей было столько, что, казалось, это не день рождения, а королевская свадьба. И все вокруг говорили, пили мартини, пахли дорогими духами и изо всех сил старались не потерять лицо и остаться самими собой.

— Зачем мне столько всего? – шептала Динка подругам, а те улыбались, качали головами и восхищенно разглядывали подарки.

Борька немного опоздал, хотя очень старался придти пораньше, до толпы. Рыжий, взъерошенный, в старых кроссовках и потертой джинсовке, он был выходцем из другой жизни и казался единственным настоящим среди сонма гостей. Борька, нигде не останавливаясь, подошел прямо к дочке и протянул ей связку оранжевых воздушных шариков.

— С днем рожденья, Динка.

Борька услышал, как засмеялась Ирка, заметил легкое недоумение на лицах гостей, но ему было все равно, потому что Динка широко улыбнулась, подмигнула и разжала пальцы. А потом, теряя туфельки, повисла у Борьки на шее:

— Спасибо, папа.

Никто ничего не понял, но всем почему-то вдруг стало очень легко друг с другом. Может быть, потому, что в глубине души все знали: любовь – это когда ты даришь воздушный шарик только для того, чтобы другой человек, улыбаясь, отпустил его в небо.